С думой о Родине

Со многими бойцами я встречался, знал их. Поэтому не мог не заметить существенную перемену в их настроении. Даже балагуры, о которых я рассказывал Фадееву и Полевому, сейчас тоже были серьезны — все их мысли и чувства связывались с предстоящим боем.

Затем мы прошли к разведчикам, которые только что возвратились с задания. «Языка» им, помню, взять тогда не удалось, но они уточнили систему огня противника, их данные оказались очень ценными, как мы слышали от командира полка.

Пока Александр Александрович беседовал с разведчиками, я думал, как бы мне половчее объяснить ему особенности настроения бойцов перед боем. Поймет ли он эту их молчаливую сосредоточенность, не примет ли ее за угнетенность духа?

Раздались команды для выхода в исходное положение. Мы провожали уходящие колонны бойцов. Александр Александрович еще раз тепло, сердечно пожелал им успеха в бою.

И тут я понял, что Фадеев, как настоящий писатель, знавший психологию военного человека, не нуждался ни в каких объяснениях. По пути на КП полка он сказал мне:

— Когда мы с вами вели разговор с воинами, их души и мысли были уже на поле боя. Этим людям можно верить. Они не подведут.

Это было именно так, лучше не выразишь. Потом я не раз напоминал молодым политработникам эти слова Фадеева, когда заходила речь о психологической подготовке воинов к бою.

Через некоторое время полковник Ильичев доложил, что атака полка прошла успешно — был взят населенный пункт Перхурово. Фадеев громко хлопнул варежками, снял их и крепко пожал руки полковнику Ильичеву и комиссару полка старшему политруку Крапивницкому. Вскоре сообщили, что во время боя захвачена группа пленных и их ведут на командный пункт.

— Было бы интересно с ними поговорить, но у нас нет времени, — сказал Фадеев, обращаясь ко мне. — Давайте поблагодарим командира и комиссара полка и уедем, чтобы не испортить прекрасное впечатление от встречи с нашими, советскими воинами. А пленных гитлеровцев мы с вами встретим еще не раз.

Мы сели в сани и направились на НП дивизии. Александр Александрович сразу продолжил разговор.

— Что думает солдат перед наступающим боем? — задал он вопрос сержанту Лесовому.

— Я несколько раз ходил в атаку, — сказал Лесовой, — дважды был ранен в наступательном бою. Перед боем думал обо всем: о родных, товарищах, а больше всего — как лучше выполнить боевую задачу.

Слушая сержанта, Фадеев вслух комментировал его ответ, допытывался до самых мелких деталей в поведении солдата на поле боя. Казалось, что после рассказа Лесового будет поставлена точка. Тем более что Фадеев, конечно, понимал существо вопроса не хуже нас: за его плечами были гражданская война, подавление контрреволюционного кронштадтского мятежа, он сам не раз ходил в атаку.

Но я убедился, что Александр Александрович был исключительно любознательным, когда дело касалось поведения человека в бою. И главное — он старался находить героическое, честное, лучшее в людях, отбирал это лучшее, выносил потом на страницы своих произведений.

— А теперь мы попросим ответить на тот же вопрос комиссара дивизии, — обратился Фадеев ко мне, выведав у Лесового все, что его интересовало.

Мне вспомнились бои с белофиннами в суровую зиму 1940 года. И я начал рассказывать Фадееву о своих переживаниях, когда, будучи комиссаром полка, водил красноармейцев в атаку, чтобы овладеть господствующей высотой.

Фадеев опять не хотел довольствоваться общими словами, а требовал от меня подробностей. Пришлось остановиться на короткое время на заснеженном поле у обочины дороги. Я даже изобразил на снегу схему той атаки и вот что рассказал тогда Александру Александровичу.

Рубеж нашей атаки находился на удалении 300 метров от первой траншеи противника. Заранее, еще во время артиллерийской подготовки, я продумал, как преодолею это расстояние: где буду двигаться быстрым шагом, где бегом, а где сделаю передышку. В атаку я шел с винтовкой и примкнутым штыком. Прикинул, как в случае контратаки противника буду действовать штыком, что сделаю, если получу ранение.

Но мне надо было думать тогда не только о себе. Главное, что меня заботило, — мой комиссарский долг: как его было лучше выполнить? Конечно, я был уверен, что бойцы не подведут. Ну, а если… если в атаке получится заминка, что я предприму? С какими словами обращусь к воинам, чтобы их поднять, вдохновить? К слову сказать, заминки тогда не было. Атака и бои за высоту, хотя и носили напряженный характер, прошли организованно, как мы с командиром и намечали. Каждый боец тоже тогда продумал свой маневр, потому и удача была.

— А думал ли перед боем комиссар о своих близких — жене, детях? — продолжал спрашивать Фадеев.

— Конечно, на какое-то мгновение вспомнилось о жене и дочке, о матери и других близких, но, идя в бой, я мысленно с ними простился.

Александр Александрович хотел что-то еще спросить, но, посмотрев на часы, с сожалением махнул рукой:

— Нам надо спешить, времени у нас больше нет…

Действительно, нас уже давно ожидали на НП дивизии, а Полевой, как мне потом сказали, заметно нервничал, ожидая возвращения Фадеева из района боев.