Читаем «С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода полностью

Ее молодость, ее простодушие, ее гордая скромность, очарование порядочности, которое не может не оказать действия на души, достойные его ощутить, – все вызывает сочувствие у Сесилии.

Собственно, третий пример важен потому, что он подтверждает более убедительно, чем два предыдущих, что для Лакло глагол intéresser может быть связан с сочувствием, состраданием. Во всех трех случаях в переводе можно было бы прибегнуть к галлицизму. Интересная Сесилия встала бы в ряд с интересной Эмилией и интересной Элен. Но то, что позволено русскому автору, не всегда позволено переводчику. Темпоральная стилизация при отказе от слова «интересный», пожалуй, проигрывает: «интересная Сесилия» была бы гораздо более «погруженной в эпоху». Но, повторяю, тогда мне пришлось бы комментировать свое переводческое решение: без этого, употребляя галлицизм, мы грешим против искомой ясности и уходим от содержательного ответа на вопрос, в каком смысле интересна была Сесилия. Потому что современный читатель, насколько я могу судить по собственным расспросам (впрочем, разумеется, вовсе не репрезентативным), воспринимает слово «интересный» только в значении «любопытный, увлекательный» или «красивый, привлекательный», а о трогательности и сочувствии не подозревает; причем это относится не только к тем, кто читает по-русски, но и к французам (хотя в их толковых словарях, в отличие от наших, занимающее нас значение присутствует).

Приключения слова intéressant в русских переводах можно продемонстрировать, разумеется, не только на примере моего перевода рецензии Шодерло де Лакло. Попробую показать, что происходит с этим словом в переводах Бальзака. В электронном ресурсе Le Vocabulaire de Balzac (http://ancilla. unice.fr/~brunet/BALZAC/I.HTM) среди десятков фрагментов с употреблением слова intéressant обнаруживаются несколько таких intéressant, которые, судя по контексту, означают не «увлекательный», а «достойный сочувствия». Посмотрим, что происходит с ними в тех переводах, которые с начала 1950‐х годов традиционно печатаются в собраниях сочинений Бальзака.

Некоторые переводчики никакой проблемы тут не видят, и если по-французски написано intéressant, они так и пишут – «интересный». В частности, в романе «Евгения Гранде» эпитет intéressant дважды употреблен применительно к Шарлю Гранде. Первый контекст такой:

Cette échappée d’un luxe vu à travers la douleur lui rendit Charles encore plus intéressant, par contraste peut-être [Balzac 1976–1981: 3, 1097].

В переводе Ю. Н. Верховского intéressant остался «интересным»:

Этот блеск роскоши в убогой комнате, где лились слезы страдания, сделал для нее Шарля еще интереснее – может быть, по противоположности [Бальзак 1951–1955: 4, 79].

Однако слезы страдания входят в явное противоречие с легкомысленным «еще интереснее», если понимать интересность так, как стали ее понимать в XX веке, – как привлекательность и даже завлекательность. В том интересе, который испытывала Евгения Гранде к кузену Шарлю, было гораздо больше сочувствия, переходящего в любовь, чем любопытства.

Второй фрагмент звучит так:

Ses gestes, sa contenance, ses regards et le son de sa voix eurent une tristesse pleine de grâce. Il ne jouait pas la douleur, il souffrait véritablement, et le voile étendu sur ses traits par la peine lui donnait cet air intéressant qui plaît tant aux femmes [Balzac 1976–1981: 3, 1108].

Верховский и здесь остался верен галлицизму, но счел необходимым взять его в кавычки, которые, на мой взгляд, совершенно не соответствуют контексту, придают характеристике иронический оттенок и опровергают утверждение, что Шарль «не рисовался своей скорбью»:

В его движениях, позах, взглядах и звуках голоса сказывалась печаль, полная привлекательности. Он не рисовался своей скорбью, он страдал искренне, и тень, наброшенная горем на его черты, придавала ему «интересный вид», который так нравится женщинам [Бальзак 1951–1955: 4, 90][265].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука
Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века
Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века

Так уж получилось, что именно по текстам классических произведений нашей литературы мы представляем себе жизнь русского XVIII и XIX веков. Справедливо ли это? Во многом, наверное, да: ведь следы героев художественных произведений, отпечатавшиеся на поверхности прошлого, нередко оказываются глубже, чем у реально живших людей. К тому же у многих вроде бы вымышленных персонажей имелись вполне конкретные исторические прототипы, поделившиеся с ними какими-то чертами своего характера или эпизодами биографии. Но каждый из авторов создавал свою реальность, лишь отталкиваясь от окружающего его мира. За прошедшие же столетия мир этот перевернулся и очень многое из того, что писалось или о чем умалчивалось авторами прошлого, ныне непонятно: смыслы ускользают, и восстановить их чрезвычайно трудно.Так можно ли вообще рассказать о повседневной жизни людей, которых… никогда не существовало? Автор настоящей книги — известная исследовательница истории Российской империи — утверждает, что да, можно. И по ходу проведенного ею увлекательного расследования перед взором читателя возникает удивительный мир, в котором находится место как для политиков и государственных деятелей различных эпох — от Петра Панина и Екатерины Великой до А. X. Бенкендорфа и императора Николая Первого, так и для героев знакомых всем с детства произведений: фонвизинского «Недоросля» и Бедной Лизы, Чацкого и Софьи, Молчалина и Скалозуба, Дубровского и Троекурова, Татьяны Лариной и персонажей гоголевского «Ревизора».знак информационной продукции 16+

Ольга Игоревна Елисеева

История / Литературоведение / Образование и наука