Я зашел в корпус и пошел мимо нашей комнаты к умывальникам. Хотя, наверное, надо было сразу в медпункт бежать? Вдруг там что-то опасное? Умывальники были в конце коридора, и пока я шел, чего только не передумал. Может, это Эдик меня проклял? Наслал на меня чуму, ну или еще какую гадость?
Я толкнул дверь в душевую и сразу посмотрелся в зеркало.
– Батюшки-светы! – зашептала из моего уха Фёкла. – Что они с тобой сделали?
Я не удержался и ответил своему отражению:
– А ты сама не видишь? Пастой измазали!
– Так я и говорю, ужас! – не унималась Фёкла.
– Нормально. – Я пустил горячую воду и стал умываться. – Главное, что не чума.
Но паста, как оказалось, та еще чума. А может, даже и хуже. Она намертво присохла к коже, и, как я ни пытался ее отодрать, мятная корка никак не поддавалась.
В общем, в комнату я вернулся писаным красавцем. Прямо «Восставший из ада – 15». Ну или какая там сейчас часть по счету?
Гнусик прямо посинел весь, когда меня увидел.
– Ой-ёй! Как тебя разнесло!
Он так всегда делает, когда напуган. Другие люди бледнеют, а Гнусик же и так белый, как смерть. Так что синева для него – что-то вроде признака жизни.
– Ничего себе! – восхитился Яшка. – У тебя там прямо ожоги!
«Интересно, благодаря кому?!»
А этот лицемер еще:
– Может, в медпункт сгоняем, а?
Я посмотрел на него с презрением, лег на кровать и отвернулся.
«Какие же они всё-таки гады. И это после всего того, что мы ночью пережили. А может, они меня еще с вечера намазали?»
– Эй, бешеный! – позвал Яшка. – Ты чего там, хандришь, что ли?
Я ничего не ответил.
– Сева? – не унимался он. – Да ладно тебе. Мы же просто пошутили.
«Вот да! Прекрасная шутка. Изуродовали человека на всю жизнь».
– Сева-а-а, – завел свою печальную арию Гнусик. – Ну прости-и-и нас!
Я упрямо молчал.
«Пусть помучаются».
Они вдруг тоже замолчали.
«С чего бы это?»
– Отстаньте! – сказал я и на всякий случай дернул плечом. Вдруг они решат ко мне приблизиться? Там, обнять, ну или еще что?
Ага, разбежались! Они просто взяли и ушли. А потом еще специально под дверью стали и давай шептаться. Так, чтобы я половину слышал, а вторую не мог разобрать:
«Пойдем… бу-бу-бу… согласится… да не суетись ты… сам такой… бу-бу-бу».
В общем, я даже первую половину не разобрал, хоть они и старались.
Я покосился на дверь.
«Может, подойти и послушать, о чём они там шепчутся?»
Но дверь вдруг отлетела в сторону, и в проеме замаячила рыжая физиономия.
– Эй, бешеный? Пойдешь с нами в поход? – спросил Ржавый.
Я так изумился, что даже дуться перестал.
– Я… э-э-э…
– Начинается! – Он закатил свои бесстыжие глаза. – Ну в кого ты такой тормоз?
– В тебя, наверное! – Я собрался заново надуться, но тут же передумал. Спросил так, равнодушно:
– А что за поход? Далеко?
Ржавый подошел к шкафчику и достал оттуда рюкзак.
– До деревни и обратно.
Я разочарованно вздохнул. Подумал, может, с ночевкой.
А он опять, словно прочитал мои мысли:
– Вечером на костер пойдем. Может, даже с ночевкой!
– Круто! – сказал я. – А когда выходим?
Ржавый тряхнул часами на руке. Я заметил – он так часто делает. Явно чтобы выпендриваться.
– Сразу после завтрака. К обеду надо вернуться.
Тут я засомневался.
– А разве так можно? Нас не будут ругать?
Ржавый хмыкнул.
– А кто об этом узнает?
И тут же:
– Если только ты не расскажешь!
Главное, с таким презрением. Я прямо закипел весь. Но потом подумал, что костер дороже, и сказал миролюбиво:
– Ничего я не расскажу! У меня что, мозгов нет?
Ржавый прямо покатился:
– А что – есть?
– Хочешь посмотреть? – Я задрал нос повыше. – Через ноздри видно!
Он тут же насупился, а я встал и гордо пошел на выход. Будет знать, как со мной связываться!
После завтрака мы с Яшкой и Гнусиком двинули за столовую. Ржавый ждал нас там вместе с каким-то патлатым.
Я сразу напрягся. Думал, мы своей компанией идем, а тут, оказывается, еще и чужие.
– А это кто? – спросил я у Яшки, стараясь не показывать недовольства.
– Это Русел. – Яшка махнул им рукой. – Он тоже старичок. Уже сто лет сюда ездит.
– Нормально так для столетнего выглядит, – оценил я. – Можно сказать, свежо!
Яшка оскалился. Я сначала подумал, что он тоже не в восторге от старичка, а потом присмотрелся и понял, что это у него улыбка такая. Спешл фор Бусел, называется.
– Русел, а не Бусел, – поправил меня Яшка.
– Чего? – я прямо сам себе изумился.
«Неужели вслух сказал?»
– Я говорю, имя у него – Русел, – завопил Яшка мне в ухо. Будто я глухой!
Мы подошли ближе, и я сразу узнал в Буселе вчерашнего Клетчатого, который помогал Маечке с виолончелью. Хоть он и сменил рубашку на полосатую майку, но я всё равно посмотрел на него с неприязнью. Потом спросил у Ржавого:
– А что, больше никто не идет?
Он нацепил какую-то нелепую кепку, закрывающую половину лица. Один только рот и остался.
– А тебе еще кто-то нужен? – спросил рот, растянувшись до ушей. – Мы девчонок на корабль не берем. Примета плохая!
Я как-то сразу понял по тону, что это он о Маечке.
И спросил так, будто мне вообще всё равно:
– А при чём здесь девчонки?
Ну, чтобы он не догадался, что именно о ней я и спрашивал. Но он всё равно догадался, судя по улыбочке.