С. Ю. Витте

31 июля. <…> На днях был у Витте. Яростно говорил о Плеве. «Зачем об нем пишут? Отчего не пишут о кучере? – кричал он. – И погиб Плеве отвратительно. Сипягин был ограниченный человек, но он умер благородно».

Удивительно: быть взорванным миной – отвратительно, а быть убитым из револьвера – благородно.

«Россия не может воевать. Она может воевать только тогда, если неприятель вторгнется в сердце ее. Не на окраины, а в сердце».

Значит, окраины можно и не защищать. Умный человек, а сколько он вредных глупостей наделал и сколько глупостей наговорил. Хвалил князя Мещерского. Он ему до миллиона денег надавал и еще даст. Упрекал меня, что я не печатал его статей, в которых он выставлял себя проницательным гением, а всех других смешивал с грязью. Он отстранил государя в <18>97 г. от занятия Босфора и направил Россию на Дальний Восток, где построил город Дальний, и дал наживаться инженерам, в том числе родственнику своей жены Юговичу. Говорил о свободе печати. Воображаю, какую он свободу даст. Будет подкупать, как подкупал он заграничную печать, которая его прославляла и называла гением.

Как только он приехал из Берлина, все министры поехали к нему на поклон.

Витте мне представлял, как царь отвечает, когда ему Витте докладывал.

– Можно вот это сделать? Мне бы хотелось.

– Нельзя, ваше величество, потому-то и потому-то.

– А вот это можно?

– И этого нельзя, потому-то.

Затем [царь] начинает спрашивать его: «Можно ли принять такую меру?» Он кисло и нехотя отвечает: «Можно», – или: «Подумаю», – или: «Хорошо».

– А Плеве докладывал иначе, – продолжал Витте, – спросит царь: «Можно ли?» – Все можно, все хорошо, и тогда все разрешает Плеве. <…>

1 августа. <…> [А. А. Столыпин] рассказывал о заговоре князя Мещерского и Витте против Плеве; дело шло о диктатуре Витте на четыре года. Сочинено было подложное письмо якобы из провинции, где говорилось, что положение дел отчаянное; что только Витте мог бы его поправить и проч. Это было открыто, и Мещерский все выдал царю. Я помню, что именно в то время вдруг ко мне заходит Колышко, говоря, что готовятся либеральные реформы, свобода печати, вероисповеданий, патриархат и т. д. Я выражал недоверие. Потом он говорил, что Плеве помешал. Сколько интриг делается за кулисами. <…>

Суворин А. С

. Дневник. 2-е изд., испр. и доп. L.; М., 2000. С. 463–465.

А. А. Половцов Дневник, 1893–1909

1900 г.

14 апреля. <…> На вопрос мой о том, какая ближайшая программа его финансовой кампании нынешнего года при невозможности пользоваться иностранными капиталами вследствие теперешних условий денежного рынка, Витте отвечал: «Вследствие значительных избытков при исполнении сметы я мог за последние годы строить железные дороги и, в особенности, Сибирскую, не прибегая к займам. Положение трудно, в особенности вследствие постигших Россию неурожаев; если бы у нас было один или два таких урожая, как в министерство Вышнеградского, то наши финансы немедленно очень поднялись [бы]. Я прячу деньги, сколько могу, потому что знаю, как легко они могут подвергнуться израсходованию. За это на меня нападают младшие члены Департамента экономии – Шидловский, Верховский, Череванский».

Я: – Но если казначейство в цветущем состоянии, то можно ли сказать то же самое о благосостоянии населения? Вы имеете столько органов и агентов в провинции, что легко можете иметь об этом достоверное сведение.

Витте: Я думаю, что картина бедственного состояния крестьянства очень преувеличена. Крестьянское благосостояние со времени освобождения крестьян не понизилось, но вследствие того, что крестьяне предоставлены самим себе без помещичьей опеки, возникло между ними не чувствовавшееся прежде неравенство между богатыми и бедными. Прежняя прямая линия получила волнообразную форму, и части ее, выражающие понижение, притягивают внимание критикующей публики.

Я: – Но вы же сами говорили и подавали государю записки о необходимости заняться крестьянским делом.

Витте: – Я не могу во все вмешиваться, меня уже и так слишком в том обвиняют. Да и сомневаюсь в том, чтобы нашелся человек, который решился бы произвести необходимый для экономического подъема переход от общинного владения к подворному.

Я: – А Сипягин?

Витте: – Он этого не сделает. Он человек не обширного ума, но понимающий трудность проведения больших государственных вопросов. Он превосходной души человек, и его назначение весьма счастливо, потому что он не затруднится высказать государю то, что признает истиной, предотвращающей вред, но все им сказанное будет иметь форму, нисколько не неприятную.

Я: – Очень жаль, что он обязан, кажется, своим назначением Ивану Николаевичу Дурново, который утверждает, что он засвидетельствовал государю намерение Александра III назначить Сипягина министром внутренних дел.