С кем ты и ради кого

Слободкин и в самом деле зажмурился и снова открыл глаза. Трактор с маркой Сталинградского подошел к нему вплотную, дышал радиаторным теплом, а вдалеке один за другим ухали тяжелые взрывы. Теперь, когда мотор «Сталинградца» замолк, они были слышны особенно отчетливо.

С трактора проворно сошел человек в телогрейке и треухе, шагнул к летчику:

— Прилетели или приехали?

— Обратно еще ниже пойдем. «Беломор» искать будем.

— Какой еще «Беломор»?..

— Обыкновенный. Вот тезка мой по ветру пустил. Целую пачку, непочатую.

— Летный пакет?

— Сняли с летного. Раз ты, говорят, от земли не отрываешься, какой тебе к лешему летный? Наземная служба. Справедливо?

— Мы вас едва углядели. С кочки на кочку, из оврага в овраг…

— Вот разгрузим подарки, повернем завтра к дому, повыше заберемся хоть на пару минут.

— Это зачем еще?

— Все самим увидеть охота. А то на заводе спросят, что и как, ничего толком не скажешь.

— Особо похвастаться тут пока нечем. Зарылись, как суслики, и сидим. Вот уже третий месяц ни с места. А у вас как? Поменьше стал шуметь?

— В последнее время меньше. Теперь на вас все силы бросает.

— Ну вот, вы полностью в курсе.

Втроем они начали носить пакеты с подарками из самолета в прицеп. Работая, Слободкин представил себе, как обрадуются бойцы, получив подарки, даже вообразил себя и ребят из десанта на месте этих бойцов. Построит старшина вечером свою роту на поверку (Слободкину почему-то думалось, что будет это обязательно вечером) и начнет выкликать всех по порядку. «Получайте, хлопцы, подарки к празднику от рабочего класса!» Ему непременно хотелось, чтобы старшина именно так и сказал словами Строганова — от рабочего класса! Развернут бойцы пакеты, а в них… шерстяные носки да варежки! К лету-то глядя! Однако всем понятно — далек путь до Берлина, крут. Шагать да шагать, ползти да ползти. А чтоб не так тяжело ползлось и шагалось — закури, боец, самосаду, запали зажигалочкой, почади. Веселей тебе? Веселей! Ну вот и отлично!..

Сидя в кузове тракторного прицепа, шефы добрались до расположенной в овраге небольшой танковой части, недавно прибывшей на фронт, а вечером Слободкин действительно стоял перед шеренгой бойцов, построенных для вручения подарков.

Неожиданно для самого себя Сергей сказал при этом речь. Она была совсем короткой, но ничего в ней забыто не было. И привет от бывших фронтовиков (для верности Слободкин прямо с него и начал), и о рабочем классе, и о том, что подарки с намеком — носки и варежки шерстяные, стало быть, воевать придется еще не месяц, не два. Правда, в этом патетическом месте речи кто-то чихнул так громко, что Слободкин смутился, а командир рассмеялся:

— Правильно говорит товарищ шеф, мы намек понимаем! У кого есть какие вопросы?

В темноте послышалось какое-то движение.

— Прошу! — сказал командир.

— А махорку сейчас можно курить или к зиме приберечь?

Бойцы рассмеялись, командир ответил за Слободкина:

— Махорку можно! Согласен, товарищ шеф?

— Согласен! — весело сказал Сергей.

— Вольно. Закуривай!..

Давно так сладко не курил Слободкин. Он стоял, прислонившись к танковой броне, и какое-то могучее тепло разливалось по его телу. Может, это через чугунные плиты огонь мотора пробился? Провел рукой по шершавой поверхности — холодная. От солдатских цигарок? От них, скорей всего. Вон их сколько! Из рукавов тянет братва, чтоб соблюсти маскировку, но от этого лица все равно высвечиваются.

— Товарищ командир, еще вопрос.

— Прошу.

— Махорочка больно хороша. Какой сорт?

— Моршанская, — громко сказал Слободкин.

— Тоже, выходит, с намеком, — засмеялся командир. — Всем, кто на марше, дается, всем, кто идет в бой. Первый сорт махорочка!

— На заводе скажу, что пришлась по вкусу, — пообещал Слободкин.

— И по вкусу и по адресу, — уточнил командир. — Точно по адресу. Еще день — не застало бы нас твое курево. Завтра по коням. А без курева жизнь какая? Сам знаешь. Где воевал?

— В лесах и болотах. В парашютных войсках, одним словом. Потом госпиталь, потом завод…

— Понятно.

Слободкин стоял в кольце папиросных огоньков, которое становилось все плотнее. Ребята были молодые, по всему видно — еще не обстрелянные.

— Ну, как там у вас, в тылу? — раздался чей-то тонкий голосок из темноты.