С Корниловским конным

Некоторые старшие офицеры-таманцы выражали свое негодование, но выражали в тонах семейных, и мы не знали, — что еще ждать, и чего ждать? — как меня, через ор-динарца-казака нашего офицерского собрания, вызывал на улицу второй штаб-трубач полкового хора, корнетист, вахмистр Красников. На улице, в темноте ночи, вернее далеко за полночь, Красников, взяв руку под козырек, тяжело дыша, тревожно докладывает:

— Ваше благородие... я прибежал предупредить Вас, что некоторые казаки трубаческой команды хотят Вас арестовать и отправить в Карс... не все, конечно, а нашлись сволочи... надо как-то до этого не допустить...

Холодная струйка чего-то быстро пробежала у меня по позвонку от шеи и растворилась в копчике. Эта струйка чего-то была мне еще неведома. Потом, во время восстания 1918 г. и в боях гражданской войны, когда порою смерть стояла так близко, эта струйка появлялась вновь в такой же степени и в таком же движении, быстром, две-три секунды по времени. Эта струйка была — чувство страха за свою жизнь. Но когда эта струйка растворялась в моем копчике, у седалищного нерва — было уже не страшно.

Ее, вот эту струйку страха за свою жизнь, открыла мне русская революция. До нее, в Императорской армии, во всех боях — ее я не ощущал. Когда струйка страха растворилась — во мне заговорило чувство возмущения.

— Почему?., за что меня хотят арестовать? — коротко спрашиваю.

— Да все, Ваше благородие, за заигранные деньги... они их хотят получить на руки... всегда об этом говорили, почему, дескать, они хранятся в банке, а не розданы на руки?

Услышав это — у меня сразу же отлегло от сердца, так как этот вопрос легко исправим. Для этого надо поехать в банк, взять заигранные трубачами деньги и раздать им.

— Кто же там мудрит? — спрашиваю Красникова.

— Да все тот же старший Стрельцов и Чиженко, — отвечает он.

— Я сейчас сам приду к трубачам... пусть соберутся в главной хате, — говорю Красникову, отпускаю его и возвращаюсь в столовую, чтобы спросить разрешения Белого — «отлучиться по делам службы»...

Полковой хор трубачей

В мирное время 1913-1914 гг. — я был помощником начальника полковой учебной команды. Рядом с казармой учебной команды, по одной линии, разделяемой проходом в 10 шагов, — находилась казарма полкового хора трубачей. Ежедневные «бесперебойные» занятия в учебной команде тут же, на полковом дворе-плацу перед этими казармами, на дневную и вечернюю уборку лошадей обязательно с песнями, которые научил петь «в три голоса», и любую песню «в ногу» — вызывали восхищение трубачей, понимающих в музыке, в нотах. Танец лезгинка из учебной команды перенесся и в трубаческую.

Все это нравилось казакам трубаческой команды, и они подражали во многом «учебнянам». Сверхсрочный вахмистр трубаческой команды и первый корнетист Лашко из

1-го Таманского полка, старый и умный казак, живший с семьею на вольной квартире, большой музыкант и певец, он хорошо, умно и авторитетно держал своих подчиненных трубачей.

В Мерве всегда жарко. Город маленький и бедный. Никаких развлечений. Даже не было кинематографа. Единст-

венное развлечение — это поздно вечером пройти в городской сад, где под открытым небом многие играют в лото за длинными столами: офицеры гарнизона и их жены и богатые туркмены в своих полосатых халатах, охваченных широким кушаком, за который воткнут кривой нож в ножнах, оправленный в массивное серебро ручной работы.

Воинственные туркмены — теперь мирные жители под скипетром Белого Царя. И кривой свой традиционный нож в ножнах серебряной оправы они носят только для щегольства, как носят кинжалы наши горцы Кавказа. Высокая, косматая папаха белого курпея, которую туркмен никогда не снимает с головы, даже играя в лото, также является его щегольством.

Мы, молодежь хорунжие, не любили играть в лото, но иногда приезжали на извозчиках в этот сад просто провести время. В этом саду, на эстраде, играл по вечерам наш хор трубачей. Заигранные деньги, по военному закону, шли в полк, но не выдавались на руки трубачам.

В один из вечеров, когда мы, хорунжие, гурьбой вошли в сад, вахмистр Лашко, он же и капельмейстер хора, что-то сказал своим трубачам, и они бравурно сыграли лезгинку. Явно, что это они сделали для меня, первосвященника танца лезгинки в полку. Три рубля «бумажкой» были наградой казакам.

С тех пор при моем появлении, где бы то ни было, — хор сам всегда играл лезгинку, как приветствие. Пришлось всегда отвечать деньгами, коих и не было жаль. Так завязалась у них дружба и уважение ко мне.

В Турции, 2 ноября 1915 г., я был назначен полковым адъютантом. Этим я стал начальником хора трубачей на правах командира сотни. Строевым вахмистром и капельмейстером стал вахмистр Лашко. Во всех офицерских пирушках вызывался хор трубачей и офицеры полка, в особенности молодежь, всегда щедро давали им деньги «за труды», не говоря уже о выпивке для них.