Он улыбнулся:
- Пока никак. Пришли тут к нам МИГи. Говорят, они строги и тяжелы-командир наш еще не вылетал, а без него как же? Ждут инспектора из Москвы, он выпустит командира, потом уже пойдут остальные, постепенно, по должностям.
- Глядишь, к твоему приезду все и отладится, - заметил я.
Наши испытания немецких самолетов имели для отечественной промышленности большое значение. Правда, с опозданием мы получили точные сведения о боевой технике немцев. Сведения не слишком утешительные, но ясные: их самолеты сбивать можно - только нужно закаливать новое оружие!
Шел 1941 год.
Большое поле аэродрома залито солнцем, в лучах его весело сверкает металл. С земли и сверху доносится гул моторов. День выдался теплый, тихий - такие дни случаются в середине мая. Они особенно заметны после московской зимы и серого, туманного апреля.
На бетонной дорожке перед ангарами остановился большой зеленый автобус и несколько "эмок". Захлопали двери - из машин выскакивали, разминаясь, военные. У старших офицеров, отлично одетых, было больше голубых петлиц, среди них выделялись и красные.
- Очередная экскурсия, - холодновато заметил ведущий инженер, окинув взглядом группу. Мы с ним направлялись к своему самолету, подготовленному в полет.
Прибывшие устремились к нескольким опытным машинам, стоявшим здесь же, на линейке, вблизи ангара. В глаза бросилась особенно высокая и знакомая фигура - человек был на голову выше других. "Минов!" - обрадовался я и крикнул:
- Леонид Григорьевич!
Он обернулся. Мы пошли навстречу друг другу.
Внешне он мало изменился: все тот же орден Ленина, медаль "XX лет РККА" и большой знак мастера парашютного спорта.
Минов улыбался.
- Рад видеть, Игорь, - сказал он, крепко пожимая руку.
Неожиданная встреча взволновала меня. Мы давно не виделись, и этот майский день всколыхнул воспоминания о планерной юности.
Мы были спортсменами и, должно быть, надолго ими останемся: ни время, ни разница в возрасте, ни служебная лестница не стерли коктебельской закваски. В глазах Минова все те же искорки.
Но первые слова его после общих слов приветствия меня насторожили, показалось, он озабочен.
- Вижу, вы в форме - у вас все просто и ясно.
Я улыбнулся.
- Были преграды, Леонид Григорьевич. Вы знаете, чего стоит путь в испытатели. Как будто преодолел...
- Я не о том. Мне жаль, что с планеризмом вы тоже покончили, - заметил он с досадой.
- Пожалуй, это уже пройденный этап. - Я посмотрел вверх. Небо было яркое, формировались маленькие кучевые облака, столь желанные когда-то; нельзя сказать, чтобы они меня совсем не волновали.
- Обидней всего, - продолжал Минов, - что фашисты теперь ловко экспериментируют, применив опыт буксировки и массовой переброски воздушных десантов. Эти "эксперименты" они проводят в боевых операциях на Кипре, в Греции, в Северной Африке... А наша готовность не в лучшем виде. Уж я-то знаю это, поверьте, - он нервно покусывал сухой стебелек. - Ужасно глупо, сбрасывали на маневрах в тридцать пятом, тридцать шестом годах тысячные десанты, а сейчас, боюсь, осталось только что для парадов.
- Может быть, вы, Леонид Григорьевич, сгущаете краски? - мне была непонятна его тревога.
Минов обвел глазами аэродром.
- Какие из этих самолетов армия имеет в достатке? - И, помолчав, сам же ответил: - Старое устарело, новое только осваивается.
Мы помолчали.
- И все же я не унимаюсь, - сказал Минов, лицо его упрямо засветилось, - разработал план организации отдельных воздушнодесантных войск. Хочется собрать воедино всех опытных парашютистов и планеристов, обзавестись десантными многоместными планерами и буксировщиками...
- При вашей энергии, Леонид Григорьевич, это вполне осуществимо, - заметил я.
- Пока не получается. Представьте: возражают, аргументируют, не понимают и, главное, мешают... Но я добьюсь, все равно добьюсь! - Он произнес это сильно, убежденно. - Ну, об этом хватит, - сказал он, улыбаясь уже совсем спокойно, - я вижу, вы собрались в полет. На чем же?
Мне хотелось блеснуть. Увы! На фоне опытных истребителей мой самолет выглядел не последней моделью - слишком громоздкий, неуклюжий, с толстым крылом, на солидных, широко расставленных ногах шасси, с заостренным, как головка снаряда, стальным носом. Это был ИЛ-2 - его первый одноместный вариант. Кабина, забронированная толстым стеклом и сталью, выглядела горбатой. Ведущий инженер подал мне знак, механик освобождал рули от струбцинок.
Мог ли тогда я, еще молодой испытатель, предположить, что этот самолет станет легендарным воздушным солдатом на фронтах Отечественной войны, до которой оставался всего один месяц!
Война определила успех ИЛа, а пока что перед нами стоял совсем не герой дня - очень обыкновенный самолет, во всяком случае внешне не броский, темно-зеленый, и мне предстояла самая повседневная работа: провести его испытание на устойчивость и управляемость.
Я показал Минову на самолет.
- А-а, ИЛ-2! У нас его пока недооценивают, а зря, - сказал он оживленно: признаться, я не ожидал такой реакции, - очень дельная штука! Как он в полете?