С любимыми не расставайтесь!

– Погоди, Алла, я к делу веду. Так вот, я думал, думал… Когда решитесь, оформите ваши отношения – я уеду в деревню, и моя комната в вашем распоряжении. И вот, у вас будет отдельная квартира.

– Ну, зачем это, – проговорил Бузыкин.

– Что за бредовая идея! – воскликнула Алла.

– Я сказал.

Волевые люди подавляли Бузыкина. Они не слышат объяснений. Они выстроили в своем представлении такой определенный образ мира, нарушить который может только катастрофа.

Дядя Коля поднялся и пошел. У двери остановился.

– Вы уж берегите ее. А то ведь все сказывается. Вот результат…

И ушел.

– Андрюша, поверь, я тут ни при чем! – взмолилась Алла. – Он же думает, что… Он же не знает, что ты у нас семейный!

– Я понимаю… – Посидели молча.

– Ну, беги, – сказала Алла.

– Да. Побежал…

– Подожди, сядь. Пять секунд.

Бузыкин присел. Она взяла его за руку, подержала.

– Теперь можешь бежать.

Когда он был уже у двери, снова остановила:

– Андрюша, сними пиджак, пожалуйста.

– Зачем?

– Я прошу.

Он снял.

– Закрой глаза.

Он закрыл.

Она тихонько встала, вынула из шкафа синюю куртку, накинула на него.

– Покажись-ка… Как раз. Нравится?

– Нравится.

– Ко дню рождения тебе купила – вот, не вытерпела.

– Зачем?! Просил же тебя не тратиться на это!

– А я хочу, чтобы ты у меня модный был. Вот, в ней и беги.

Бузыкин замялся.

– Пусть она пока здесь побудет, ладно? А то приду, что скажу?

Он снял куртку, снова надел пиджак.

Алла снова легла, отвернулась к стене.

– Ты обиделась?

– Я же понимаю: там все можно, здесь ничего нельзя. Иди, иди!

Бузыкин сел на стул, скрестил руки на груди, вытянул ноги.

– А ну его! Не пойду.

– Но ведь неудобно! Раз тебя ждут. Тебе перед всеми неудобно. Кроме меня.

– Что я, не имею права с больным человеком посидеть?

– Не знаю я твоих прав! Уходи!

– Только позвоню, чтобы не волновались.

– Тогда уж потише, чтобы дядя Коля не слышал.

Бузыкин вышел в коридор к телефону. На кухне у плиты стоял дядя Коля.

– Ты что, в туалет? Иди, не стесняйся.

Бузыкин зашел в туалет, постоял, вышел.

– Хочешь вымыть руки? Там полотенце чистое висит.

Вымыл руки, вернулся в комнату.

– Позвонил? – спросила Алла.

– Да.

Ночной Ленинград был тих. Поплескивала Нева. Вот камни набережной начали светлеть.

Бузыкин проснулся. Он лежал в постели с Аллой. Посмотрел на часы, ахнул. Стал вытаскивать руку из-под ее головы. Алла недовольно помычала.

– Спи, спи, – шептал он.

Бузыкин бежал по сумрачным еще предрассветным улицам с подаренной курткой в руке.

Бежал по утреннему городу с подаренной курткой на плече. Мимо, распустив веера воды, ехала поливальная машина. Он замахал шоферу. Машина вобрала в себя струи воды, остановилась.

Бузыкин подбежал, поговорил с водителем, залез в кабину. Машина развернулась, поехала в обратную сторону.

Бузыкин бежал с подаренной курткой по двору.

В дом вошел тихо, прикрыв за собой дверь. Огляделся, поднял крышку пианино, стал запихивать куртку.

– Андрей!

Жена стояла у двери балкона, смотрела на него. Она, видимо, не спала ночь. Ждала его. Бузыкин был беззащитен и виден ей насквозь.

Он вытащил куртку обратно, крышка захлопнулась, инструмент музыкально загудел.

– Это Евдокимова куртка… Ему мала, я подумал, может, Виктору подойдет?

– Где ты был?

– Я? У Евдокимова. У него был день рождения, я хотел тебе сообщить, почему-то не соединяли, а потом развели мосты… Прости меня.

Нина стояла у окна, спиной к нему.

– Иди спать, я тебе на диване постелила.

– А куртку я в пианино положу, – предложил Бузыкин. – Лена с Виктором придут, начнут играть – звука нет. Что такое? Будет им сюрприз.

– Никому я не нужна, – проговорила Нина не оборачиваясь.

– Что?

– Никому!

– Нина! Ну пошел мужик на день рождения к институтскому приятелю. Что такого?

– Как это страшно, когда ты никому не нужна!

– Ты мне нужна. Ты на работе нужна. Ты Леночке нужна. Ты всем нужна!

– И Леночке я не нужна. Купила им занавески, а они меня прогнали, говорят, у них свой вкус. Я всем мешаю. Я всем только мешаю!

Тогда Бузыкин сказал:

– Нина, я не был у Евдокимова.

Жена обернулась к нему. Она ждала. Сейчас он скажет правду.

– А где?..

– Это стыдно, мне трудно выговорить…

– Говори, мужик… Теперь трудно – зато потом будет легче всем.

Бузыкин молчал. Жена смотрела на него в слезах.

– Я был в вытрезвителе.

Нина показала на куртку.

– А это… Что, там выдавали?

– Я же сказал, это Евдокимов привез…

Нина протянула руку за курткой.

– Можно?

– Конечно!

Она брезгливо повертела ее, бросила на пол, наступила ногой, уцепилась за рукав и рванула. Рукав затрещал. Взялась за другой рукав, стала отрывать и его. Подняла куртку и вышвырнула в окно.

– Вот так, вот…

Комната дочери. Матрас на полу, гитара, запасное колесо к мотоциклу.

– А почему я должна вешать в комнате то, что мне не нравится! – возмущалась дочь.

– А потому, что нельзя быть эгоисткой! – возмущался отец. – Нельзя только брать! Надо что-то и отдавать!

– А я как раз не беру, а отдаю. На!

Она сунула отцу свернутые занавески.

– Лена, перестань дурачиться. Сейчас же повесь занавески и вернись в институт! Неужели тебе не жалко мать? Посмотри, до чего ты ее довела! Это уж, не знаю, садизм какой-то!

– А может быть, это не я ее довела? – сказала дочь.