С любимыми не расставайтесь

Но когда Митя с разворота, от плеча выбросил кулак, рассчитывая стукнуть по скуле, тот успел нагнуть голову, мотнулся под рукой вперед и ударил Митю брякнувшей сумкой по голове. А затем, все с таким же лукавым выражением лица, выскочил на улицу.

Митя тряхнул головой, потрогал пальцами затылок и побежал за ним, но Хомяка уже не было видно. Он остановился, заправил выбившуюся рубаху в брюки и свернул в переулок.

Поискалг нашел автомат с газированной водой. Налил стакан, немного отпил, остальное вылил на голову.

Посмотрел на часы и пошел в садик. Здесь он сел на скамейку, закинул руки на спинку и, прикрыв глаза, подставил голову солнцу.

Детские и женские голоса раздельно, но словно бы сонно, звучали вокруг. Кто-то прошел с транзистором, пронес медлительную музыку.

— Молодой человек! Нельзя спать на солнце!

Митя открыл глаза. Рядом с ним сидели две худенькие девушки в рабочих платьицах, обе с лицами нечеткими, но милыми. Они сидели на краешке скамейки, куда падала тень от дерева, пили из бутылок молоко и закусывали сайками.

— Что это у вас синяк?

— Упал, — сказал Митя, прикладывая платок.

— Упал, — иронически покивала головой девушка.

— На кулак, — уточнила другая.

— На металлолом, — возразил Митя. — С «Красной нити»?

— Всегда почему-то угадывают, откуда мы, — удивилась девушка. — Все даже догадываются почему-то, как нас звать.

Треп, шуточки, дурашливая, однако не без тонкости, игра, в которую так охотно вступают девушки, особенно, если это безопасно — их двое, а он один.

— Вас зовут Эльвира, — предположил Митя.

— Точно. А ее — Мадлен.

— Марсель, — представился он.

Эльвира. Марсель Марсе, который поет?

Мадлен. У нас в Доме культуры пел. Прямо аншлаг.

Эльвира. Столько народу было, прямо из шланга надо поливать.

Мадлен. Она у нас девочка-люкс по части каламбуров.

Эльвира. С вами почему-то очень легко разговаривать. Мне почему-то кажется, что мы с вами знакомы целый год.

Мадлен. А у вас жена есть?

Марсель. Никогда.

Эльвира. Как удачно. А вы на танцы ходите?

Марсель. Ежесекундно.

Мадлен. Вы не думайте, что мы такие чумички. Вот скоро купим замшевые куртки. Замшевые туфли у нас уже есть.

Эльвира. А к чему? У нас понабрали одних женатиков, поулыбаться некому.

Мадлен. Прошлую неделю на картошку ездили.

Эльвира. На картошку — хорошо. У нас фото есть. — Она достала из кармашка. — Вот, это мы ездили на картошку. А вот это — она захихикала и прикрыла рукой часть фотографии — это нельзя смотреть... Это мы на морковку ездили.

Мадлен. Да ладно тебе, — отвела ее руку, — пускай смотрит, на пляже как ходят, подумаешь...

Эльвира (спрятала фотографии). Вот и все, у нас перерыв кончился.

Они встали.

— Будет охота, заходите. Во-он наше общежитие. Комната тринадцать, счастливое число.

— Верка, бессовестная! — остановила ее подруга.

— А что такого, — покраснела Вера, и они быстро пошли к проходной.

Они понравились Мите, обе. Он посмотрел на часы, до суда время еще оставалось. Он снова пошел к Хомяку, рассчитывая, что тот уже вернулся домой.

Поднялся по лестнице, дернул дверь — она легко открылась, была не заперта. Коровин поднялся навстречу ему с книжкой в руке. Он был официален и сердит.

— Давайте починю.

— В том-то и дело, что чинить нельзя. Петр Андреевич пошел в милицию, и этот сломанный замок нужен как доказательство. Но я-то тут при чем! Я виноват только в том, что Петр Андреевич был моим гостем, когда приезжал к нам хоронить свою мать. Теперь я приехал к нему. Мало ли что мне нужно в Москве, я хочу просто погулять по улицам. И вот я должен сидеть и сторожить его квартиру. В чем дело, в чем дело!..

Митя развел руками и, не зная, как ему помочь, ушел.

Около четырех часов Митя подходил к двери районного суда. Жену он увидел издали, она шла с другой стороны, торопилась, хотя время еще было. Митя подождал, пока она вошла и, повременив, зашел. Однако в гардеробе опять наткнулся на нее. Сидя на стуле, она надевала новые туфли. Босоножки завернула в газету и сдала на вешалку. От Мити она отвернулась, будто и не знает его, и, вздернув голову, крепкая, загорелая, никак не подходящая к судебным коридорам, побежала по лестнице вверх.

На скамейках вокзального вида сидели мирные, непреступные люди. Несколько домашних хозяек, старики, студенты полистывали свои лекции. Разговаривали тихо, словно бы по секрету.

Он увидел, как Катя поискала по номерам тот зал заседаний, который был указан в повестке. Она оглянулась на Митю и вошла. Он тоже вошел.

В длинной комнате рядами, как в кино, стояли стулья. На них сидели такие же непреступные люди. Впереди у правой стены — барьерчик, за которым — Митя сразу догадался — скамья подсудимых. Но там оказалась не скамья, а просто стул. На нем никто не сидел. За зеленым судейским столом три кресла с высокими спинками, среднее — с самой высокой — для судьи. (Это была нестарая еще женщина домашнего облика с косой вокруг головы.) А два других кресла — для заседателей. Заседатели были тихи и обыденны и не бросались в глаза.