С любовью, Джейн (СИ)

С Сент-Джоном мы тоже говорили об этом. Я была уверена, что ледяная корка, покрывающая его сердце, дала трещину, и надеялась растопить ее окончательно. Нет, я не помышляла о том, что Сент-Джон воспылает ко мне страстью, но мне хотелось, чтобы он смог увидеть мир моими глазами, увидеть и полюбить, научиться радоваться. Я была уверена, что это важно для того, кто стремится помогать людям.

— Бог создал мир таким прекрасным! Почему же вы считаете греховным наслаждаться его красотой? — спросила я его как-то.

Мы стояли на палубе, всматриваясь вдаль. Мы знали, что землю мы увидим в лучшем случае завтра, но оба не могли оторвать взгляд от горизонта.

— Потому что это наслаждение, Джейн, отвлекает от насущных забот. Когда все дела будут закончены…

— Вы же знаете, что они никогда не будут закончены. А еще, думаю, тот, кто не позволяет себе видеть красоту, не позволяет себе отдыха, кто слишком строг к себе, тот и к другим не может быть снисходительным.

Сент-Джон позволил себе улыбнуться.

— Я не тиран, Джейн, но я не собираюсь потакать слабостям, которые у тебя есть. Мера знакома не всем и очень легко переступить черту, начать подменять отдых праздностью, умение видеть красоту любовью к ненужным безделушкам.

— Вы считаете, сэр, что я могу превратиться лентяйку или транжиру? — я встал перед ним и заглянула в его глаза.

Он нахмурился, глядя на меня немного снисходительно.

— Вот уж нет! — продолжала я порывисто. — Я умею работать, но я хочу радоваться жизни, хочу наслаждаться ею, когда все хорошо, наслаждаться теплым ветром и хорошей компанией. Почему я должна ходить букой, если мне хорошо?

— Джейн, никто не требует от тебя…

— Не требует? — перебила я его без стеснения. — Вы смотрите на меня с укоризной, если я позволяю себе радоваться, и, дай вам волю, истребили бы всю радость на земле! Но вспомните — уныние это грех! Я не буду радоваться в минуту скорби, но не хочу скорбеть в минуты радости!

— Джейн, умерь свой пыл! — он обнял за плечи, тем самым лишив всех доводов разом. Он не обнимал меня с того самого утра, когда мы проснулись рядом, и даже когда мы желали друг другу спокойной ночи, целовал меня быстро и будто с неохотой.

— Я не могу умерить свой пыл! Нам предстоит… предстоит многое и я…

— Ты оживаешь, Джейн, — сказал Сент-Джон, и в его словах была горечь. — Я не могу не радоваться, видя это. Скорбь мешает, когда сам должен стать опорой для других. Но твоя жажда жизни во всех ее проявлениях внушает мне тревогу — ты можешь попасть под власть иллюзий, но я буду рядом, Джейн, я помогу тебе.

— Поможете?

— Красота прекрасна, но она отвлекает. Как и чувства, точнее эмоции. Что проку в страсти, если она толкает на грех? Что хорошего в красоте, когда кроме нее ты ни о чем думать не можешь? — спросил он скорее себя самого, чем меня и его лицо на мгновение исказилось от боли.

— Красота мира напоминает нам о замысле Божьем, о том, каким мир — прекрасным и гармоничным — может быть, — тихо проговорила я.

Сент-Джон все еще обнимал меня. Мы стояли рядом, всматриваясь в море, словно силясь различить свое будущее и найти ответы на тревожащие нас вопросы.

Сент-Джон был прав — горе не забылось. Но оно стало частью меня, и теперь я могла жить с ним. Если до отъезда мне казалось, что я больше не смогу улыбаться, что ничего не сможет меня обрадовать, то теперь я ясно видела — это не так. Я улыбалась, просыпаясь и вознося молитвы за новый день. Я снова начинала видеть в будущем не только возможность прожить свои дни на этом свете с пользой, мне чудились возможности счастья и для меня лично. Пусть не такого огромного, какое мне мог дать союз с мистером Рочестером, но вполне достаточного для Джейн Эйр. Наверное, права была Диана, права была Мери, отговаривая меня от поездки и призывая подождать, но что толку было жалеть теперь? Я напомнила себе, что передо мной открывается невероятная возможность увидеть новые страны, узнать новую культуру и познать жизнь в совершенно новых для меня проявлениях. Разве это было не прекрасно.

— Я знаю, почему вы равнодушны к красоте, — сказала я, прерывая молчание, — ваше отражение в зеркале вас неизменно радовало, вы росли с прелестными сестрами, чьи лица не менее прекрасны, чем нрав. Да и дома у вас, несмотря на аскетичность, красиво, — я сказала это с совершенно серьезным видом, но Сент-Джон почувствовал в моих словах шутливый укол.

— Не хочешь ли ты сказать, что твоя любовь к внешней красоте, красоте мира, — он сделал шутливый поклон, — вызвана тем, что ты считаешь себя невзрачной?

— Это вы считаете меня некрасивой, — сказала я, вспоминая его высказывания о моей внешности.

— Отнюдь! Почему ты так решила, Джейн? — вполне искренне удивился Сент-Джон.

— Вы сами сказали, погодите, дайте-ка вспомнить… Да, вы сказали, что мои черты лишены изящества и гармонии.

— Возможно, черты твоего лица нельзя назвать идеальными, но в тебе есть огонь, который… который привлекает к тебе.