С любовью, Энтони

Солнце вот-вот зайдет, и Оливия идет по пляжу Толстух с камерой в руке. Она каждый вечер гуляет по этому пляжу и начала понимать, почему фотографы называют час перед закатом волшебным часом. Освещая землю в последние минуты уходящего дня из-за горизонта, а не прямо сверху, солнце омывает все мягким рассеянным сиянием. Цвета выглядят более насыщенными, золотистыми, романтичными. Волшебными.

Всю весну Оливия ходила на прогулки без камеры. Серость, царившая повсюду, совершенно ее не вдохновляла. Но потом, в эти выходные, всепроникающий серый растаял и исчез, как будто на Нантакете наконец стало достаточно тепло, чтобы остров сбросил серое зимнее пальто, явив миру свою изумительную красоту, в особенности в этот предзакатный час. Пронзительная синева неба, сливающегося с океаном, свежие нежно-зеленые травинки, поблескивающий песок и надвигающийся сумасшедший закат, когда кроваво-оранжевый шар солнца постепенно скрывается из виду, а на смену ему по всему небу начинает разливаться жаркое розово-лавандовое зарево, с каждой секундой полыхая все ошеломительнее, хотя, кажется, ошеломительнее уже некуда. Руки сами так и тянутся к фотоаппарату.

Оливия любит чувствовать свой «Никон» в руках. Она признает, что крохотные, размером с колоду карт, карманные камеры удобнее носить с собой, а с технической точки зрения они умеют делать практически все, что ей нужно от камеры, но они кажутся дешевыми игрушками. Она предпочитает свой громоздкий «Никон», его послушно щелкающую кнопку, удобно ложащуюся под указательный палец, отзывчивую ручную фокусировку, его увесистость.

Это напоминает ей, каким удовольствием было взять в руки только что вышедшую из печати книгу — кульминацию нескольких лет работы автора и нескольких месяцев ее редактирования, почувствовать под пальцами ее гладкую глянцевую обложку, иногда с тиснением, ощутить ее приятную тяжесть. Она до сих пор любит это ощущение новой книги. Хотя она ценит удобства современных электронных читалок, но они не дают ей того трехмерного сенсорного ощущения, которое прилагается к настоящей книге.

Она идет вдоль кромки воды, время от времени останавливаясь, чтобы сделать панорамный снимок горизонта или макрофото ракушки, щелкнуть песочника или силуэт женщины, выгуливающей вдалеке свою собаку. В отличие от предыдущих месяцев, когда она могла гулять здесь, сколько хотела, в полном и практически гарантированном одиночестве, теперь на пляже всегда кто-то есть. Остров возвращается к жизни, и, продолжая идти вдоль кромки воды, Оливия вдруг понимает, насколько она сама не совпадает с окружающим ее миром. Затягивающая все серость вокруг нее самой никуда не делась; в ее сердце по-прежнему зима. У нее такое ощущение, что она скорее смотрит на свою жизнь со стороны, нежели проживает ее. Эта женщина, которая живет на Нантакете, пьет кофе, читает журналы, ходит на прогулки и делает фотографии, словно на самом деле смотрит фильм, скучный фильм о жизни скучной женщины, в котором практически ничего не происходит, фильм, который она была бы рада выключить или переключиться на другой канал, но почему-то продолжает смотреть, точно приклеенная к экрану. Если она будет смотреть дальше, что-то начнет происходить.

В каком-то смысле что-то действительно должно произойти, и очень скоро. Ей нужно найти какую-нибудь работу. Хотя живет она более чем скромно, даже на такую жизнь все равно нужны деньги. Дэвид согласился содержать ее первые шесть месяцев, а это значит, что очень скоро рассчитывать на его щедрость она больше не сможет. Ей придется либо зарабатывать себе здесь на жизнь самостоятельно, либо продавать дом и переезжать, например, обратно в Джорджию, поближе к матери и сестре Марии с семьей. Ну или продавать дом и бежать куда-нибудь в еще бо́льшую глушь, на какой-нибудь остров в южной части Тихого океана, где она сможет исчезнуть.

Она уже думала об этом — о том, чтобы по-настоящему исчезнуть. С тех пор как она перебралась на Нантакет, в газете несколько раз писали об очередном самоубийстве. Психологи и психиатры давали комментарии на тему того, почему процент самоубийств на Нантакете выше, чем в других местах, кивая на депрессию и сезонное аффективное расстройство, накладывающееся на затяжные беспросветные зимы на этом крохотном клочке земли, затерянном в океане. Она воображает свое имя, напечатанное в газете, представляет, как станет главной героиней подобной статьи. Ей не так уж и сложно это представить. Каждое утро перед ней разверзается практически невыносимая пустота. А следом приходят вопросы.

«Зачем?»

«Зачем Энтони приходил в этот мир?»

«В чем был смысл его короткой жизни?»

У нее нет на это ответа.

«Зачем я здесь?»

«Зачем?»