С любовью, Энтони

— Отвратительно, — кривится Софи.

— Ты не могла бы вести себя по-человечески и не портить впечатление сестрам? В их возрасте тебе там очень нравилось.

— Пожалуйста. Он прошел потрясающе! — заявляет Софи, произнося слово «потрясающе» нарочито писклявым тоном и растянув губы в слишком приторно-сладкой, чтобы быть искренней, улыбке.

— Ладно, ладно. А ужин как прошел?

— Он прошел потрясающе! — отвечает Джессика, в точности копируя тон и манеру старшей сестры.

— Это был полный отстой, — говорит Софи.

— Эй! Следи за языком! — одергивает ее Бет.

— Там была она, — говорит Софи.

— О, — только и может произнести Бет.

— Мне она не понравилась, — говорит Софи.

— И мне тоже, — присоединяется к ней Джессика.

Бет пытается найти в себе слова материнской мудрости, или политкорректный совет, или, по крайней мере, что-то такое, что приободрило бы ее девочек, но три выпитых коктейля работают против нее, поэтому она просто отвечает честно:

— Мне она тоже не нравится.

— Да, но тебе-то не нужно с ней общаться, как нам. Лучше бы ее там не было, — говорит Софи.

— Лучше бы папа вернулся домой, — говорит Джессика.

Сердце Бет рвется на части.

— Он ведь не вернется, да? — спрашивает Софи.

— Думаю, что нет, — отвечает Бет.

Глаза Джессики наливаются слезами, а Софи — яростью.

— Мне очень жаль, мои маленькие. Мне очень-очень жаль. Это действительно полный отстой.

— Я скучаю по нему, мама, — всхлипывает Джессика.

— Я тоже по нему скучаю, — признается Бет.

— Я думала, ты его ненавидишь, — говорит Софи. — Я думала, ты поэтому порвала фотографии.

— Нет, не поэтому, и иногда я действительно его ненавижу. Я ненавижу его и скучаю по нему одновременно. Это сложно объяснить.

— А что сильнее, скучаешь или ненавидишь?

Джессика вскидывает на нее свои большие, влажные, полные надежды глаза. Бет пальцами вытирает ее лицо и целует в щеку.

— Скучаю, — говорит она из сочувствия к своей ранимой средней дочери.

— Ну а я его ненавижу, — заявляет Софи.

— Софи, — говорит Бет тем тоном, которым обычно начинает читать кому-то из девочек очередную нотацию.

— Почему тебе можно его ненавидеть, а мне нет?

Это хороший вопрос, но Бет ничего не говорит. Она не говорит: «Потому что, даже если он перестал быть моим мужем, он все равно остается вашим отцом». И не говорит: «Потому что ненавидеть кого-то плохо». Но нормально ли для Софи ненавидеть своего отца, если это то, что она чувствует? Наверняка же подавлять эти чувства плохо для душевного здоровья. Пожалуй, Бет стоит договориться о встрече со школьным психологом для всех трех девочек, чтобы обсудить все эти вопросы.

— Потому что я мать, — произносит она наконец, пустив в ход эту раздражающе неопределенную, всемогущую магическую родительскую формулу, чтобы положить конец всей дискуссии. — Уже поздно. Готовьтесь укладываться спать.

Софи закатывает глаза и возвращается обратно в дом. Ее младшая сестра плетется за ней. Прежде чем подняться и уйти с террасы, чтобы взглянуть, как там дела у Грейси, и проследить за процессом отхода ко сну, Бет прочитает еще несколько страниц.

Вскоре после того, как девочки засыпают, Бет, прихватив с собой книгу, тоже ложится в постель, чувствуя себя куда более усталой, чем у нее есть на то основания после такой неприличной роскоши, как целый выходной день. Она надеется дочитать следующую главу, а может, и всю книгу до конца, но глаза у нее закрываются еще до того, как она успевает перевернуть хотя бы одну страницу.

В то время как она погружается в глубокий сон, неструктурированные мысли про аутичную девочку из книги, которую она читает, отыскивают сходные элементы, которые она несколько месяцев тому назад узнала о главном герое «Загадочного ночного убийства собаки». Не умеющие общаться с другими людьми. Не понимающие эмоций. Очарованные повторениями. Не оцененный никем интеллект. Глубинная потребность в упорядочивании. Ряды кубиков. Серии цифр. Повышенная чувствительность к звукам и прикосновениям. Упорные. Молчаливые. Честные. Смелые. Никем не понятые.

Все эти элементы переплетаются, пока она спит, образуя что-то новое, какие-то черты, которые не принадлежат ни девочке из «Осады», ни мальчику из «Загадочного ночного убийства». Это зачаток мысли, тень зарождающейся идеи.

Эта тень путешествует по глубинам ее разума, все больше и больше обретая форму, вплетаясь в канву рассказа, который она когда-то давно написала о воображаемом мире необычного мальчика, сливаясь с образом крутящейся вертушки и истошного крика, вбирая в себя воспоминание о маленьком мальчике и восторге, которым горели его глаза, когда он выкладывал в ряд камешки на пляже. И теперь, собрав воедино все элементы и силу, которая была им необходима, посредством алхимии нейронов, не описанной пока ни в одной книге, эти многочисленные образы и звуки из самых дальних закоулков ее памяти начинают складываться — поначалу в хор, а потом наконец в единый голос. Тень перестает быть тенью. Теперь это вдохновение.