С любовью, Энтони

Оливия стоит у стола, где в тазах с холодной водой остывают две дюжины стеклянных банок со свежесваренным клюквенным желе. Последние две недели она пребывала в состоянии лихорадочной активности, видимо готовясь к зиме. Она убрала садовую мебель и гриль в сарай. Она сгребла во всем дворе палую листву и перекрыла воду в уличном душе. Она заказала дюжину книг и ящик своего любимого мерло. И все это время готовила как одержимая.

Она уже успела приготовить все свои старые любимые блюда — пасту фаджоли, крем-суп с моллюсками, ризотто с тыквой, суп из черных бобов — и опробовать новые рецепты: пад-тай, макаронно-сырную запеканку с омаром — какую-то безумную прорву еды для женщины, которая живет одна и у которой никогда не бывает гостей. Она готовит каждый день, производя галлоны вкуснейших блюд, которые, едва попробовав, раскладывает по пластиковым контейнерам и аккуратно составляет в морозилку. Когда морозилка заполнилась до отказа, она переключилась на клюкву: хлеб с клюквой и грецким орехом, апельсиново-клюквенные маффины, а теперь вот взялась за клюквенное желе.

Оливия говорит себе, что с ее стороны это всего лишь разумная запасливость. Если зима окажется суровой, если начнутся метели и ее занесет снегом (а лопатой, кроме той, маленькой, для песка, она до сих пор так и не обзавелась), ей не надо будет выбираться из дома, чтобы купить еды. Впрочем, это то, что она себе говорит. На самом деле у этого приступа хозяйственности совершенно иные причины.

Она начала готовить сразу же после того, как прочитала то письмо от Дэвида. Первым блюдом, которое она приготовила, была паста фаджоли, рецепт которой она помнит наизусть, суп, который ее мать готовила по воскресеньям. Когда она шинковала лук, глаза у нее щипало, и она была рада этим жгучим слезам. Она плакала, шинкуя чеснок, сельдерей и помидоры. Она всхлипывала, помешивая бульон и фасоль, а когда суп был готов, перестала. То же самое повторилось, когда она готовила суп из черной фасоли, томатный биск и тефтели, но когда дело дошло до нарезки луковиц для ризотто с тыквой, она сунула их под холодную воду, утерла глаза рукавом, и после этого с рыданиями было покончено.

Всё, все свои слезы она уже выплакала, но готовить по-прежнему продолжает. Похоже, это единственное, что помогает ей не сойти с ума. Надо чем-то занять сосущую пустоту внутри. Ее руки машинально проделывают все операции, необходимые для приготовления клюквенного желе, и она может думать о Дэвиде и его письме, не рассыпаясь на куски. Она уже столько раз перечитывала его, анализируя каждое слово и обливаясь слезами, что теперь помнит его наизусть так же крепко, как и рецепт пасты фаджоли.

Дорогая Лив,

я подумал, что лучше будет написать тебе, чем звонить. Мне кажется, так правильней, и я хотел, чтобы ты узнала эту новость от меня самого, а не от кого-нибудь другого. Я женюсь. Ее зовут Джулия. Она учительница математики. Я познакомился с ней в Чикаго. Я знаю, что это слишком быстро, но это кажется правильным. Мне кажется, я готов.

Мне очень жаль, что я не смог вернуться обратно в эту точку с тобой, Лив. Я чувствую себя виноватым перед тобой. Я знаю, что был не лучшим мужем для тебя и отцом для Энтони. Наверное, то, что обрушилось на нас, оказалось мне не под силу. Я разучился быть счастливым. Думаю, мы оба разучились.

Я очень надеюсь, что эта новость не причинит тебе боли, но знаю, что, скорее всего, причинит. Это не входит в мои намерения. И никогда не входило. Я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо, чтобы ты тоже снова нашла свое счастье. Позвони мне, если захочешь.

С любовью,

Дэвид

Теперь, когда первое потрясение улеглось и лук больше не провоцирует многочасовые потоки выматывающих душу слез, на смену ему пришли другие, менее взрывоопасные чувства. Хотя за минуту до того, как распечатать письмо Дэвида, Оливию более чем устраивало ее одиночество, теперь она чувствует себя всеми покинутой. Она проверяет, плотно ли закрылись крышки на банках с желе, и чувствует, что ей страшно: а вдруг она останется одна навсегда?