С любовью, Энтони

Учительница математики по имени Джулия. Молодая, наверное. И симпатичная. И блондинка. Оливия по одной вытаскивает банки из воды и старательно обтирает каждую фартуком.

У них наверняка будут дети. Она представляет себе Дэвида со спеленутым младенцем на руках, дом, полный детей — его детей, не ее, — большую семью. Все эти воображаемые картины, яркие и мучительно прекрасные, как обычно, заставляют ее задохнуться, и больше всего ей сейчас хочется найти какой-нибудь способ никогда их больше не видеть. Держась за край столешницы, она ждет — получится ли у нее сделать вдох или заплакать? Сегодня получается сделать вдох.

Она вновь мысленно возвращается к письму, и оно звучит у нее в ушах голосом Дэвида. Голос у него небрежный и счастливый. Он счастлив, и он нашел себе женщину по имени Джулия, с которой может разделить это счастье.

Он прав. Она разучилась быть счастливой. Поначалу это не было приоритетом. Энтони поставили диагноз «аутизм», и вся ее энергия до последней капли уходила на то, чтобы вытащить его. Ее счастье перестало иметь значение. Потом оно стало казаться неуместным. Как можно быть счастливой, когда у тебя в семье такая трагедия? А потом, когда она только начала понимать, что счастье и аутизм вполне способны сосуществовать в одном пространстве, в одном предложении, в ее сердце, Энтони умер, и счастье для нее перестало быть понятием, которое она способна была постичь.

Он умер, и долго еще после того рокового утра она снова и снова в мельчайших подробностях прокручивала в памяти все его события, каждый раз испытывая приступ острого горя, которым до сих пор проникнуты для нее эти воспоминания, каждый день заново погружаясь в бездонную пучину скорби. Она думала, что будет делать это всегда, что должна делать это всегда. Горе было ее ежедневной обязанностью, той малостью, которую она могла сделать в память о своем сыне.

Но, перечитывая свои дневники, она вдруг поняла, что помнит не только то утро. В жизни Энтони было нечто большее, чем его смерть. И в самом Энтони было нечто большее, чем его аутизм. Намного большее. Теперь она может думать об Энтони и не погружаться в горе или в мысли об аутизме.

Но не умирать от горя еще не значит быть счастливой. Она убирает банки с желе на полку в кладовке, но одну оставляет на столе. Она представляет себе Дэвида, улыбающегося. Потом вместо Дэвида перед ее мысленным взором появляется Энтони. У них одинаковые губы и одинаковые ямочки на щеках. Улыбающийся Энтони. Эту картину несложно представить, это не какое-то редкое воспоминание, оно вполне реально. Несмотря на всю свою фрустрацию, агрессию и неспособность к общению с миром, Энтони по большей части был счастлив. Такой уж у него был характер. И у Дэвида тоже такой же, только ему нужно время, чтобы об этом вспомнить.

Она отрезает толстый ломоть хлеба, щедро намазывает его клюквенным желе и наливает себе бокал мерло. Потом устраивается в гостиной в кресле перед камином и откусывает кусок хлеба. Желе, сладкое и терпкое, удалось на славу.

Она слушает голос Дэвида, читающего письмо у нее в голове, и, глядя на портрет Энтони на стене, решает, что хватит с нее готовки. После двух недель бесконечной нарезки, обжарки, помешивания и рыданий с нее наконец хватит. За эти две недели она до отказа набила морозильник вкусной едой и обрела пусть зыбкое, но вполне реальное чувство надежды.

Если Дэвид смог найти свое счастье и начать все сначала, наверное, ей тоже это под силу. Счастье. Счастье рядом с кем-то. Наверное, это в человеческой природе. Надо только впустить его в себя.

Жуя хлеб с желе и обдумывая этот новый для нее взгляд на жизнь, Оливия смотрит на фотографию Энтони на стене. Она пьет вино и любуется коллекцией белых камешков в стеклянной миске на кофейном столике — там камни Энтони плюс те, которые подобрала здесь, на Нантакете, она сама, и еще тот, который ей подарила дочь Бет. Она наклоняется, берет из кучки верхний камешек и держит его на ладони. Он оказывается неожиданно теплым на ощупь, как будто кто-то только что держал его в кулаке.

«О, мой прекрасный Энтони, зачем ты приходил в этот мир?»

Глухая щемящая боль, которая обычно следует за этим вопросом, на этот раз не приходит. Вместо нее сердце Оливии наполняет спокойная уверенность в том, что она уже знает правду, хотя это скорее какое-то неуловимое ощущение, нежели факт, который можно облечь в слова. Она сидит неподвижно и вслушивается в себя, хотя уши в этом процессе не задействованы совсем.

У нее возникает чувство, что она забыла про что-то важное. Новые книги на столе у камина? Она встает с кресла и опускается на корточки у стола, разглядывая корешки. Детективы, мемуары и романы, в которые ей не терпится погрузиться. Она кладет ладонь на верхнюю книгу в стопке. Нет, не оно.

Она идет в кухню, находит красную ручку и возвращается в кресло в гостиной с толстой стопкой бумаги, перевязанной красно-белой кулинарной бечевкой.

«Без названия. Автор Элизабет Эллис».