С любовью, Рома (СИ)

Процедура всегда была одна и та же. Большая грузная медсестра сидела за столом, преграждавшим путь к двери в отделение. Нужно было подойти к ней, записать своё имя в журнал, дать досмотреть пакет с продуктами, записать передачку в тот же журнал и дождаться, когда санитарка, всё время стоявшая рядом с той самой дверью, скроется в глубине отделения, чтобы привести вашего «пациента». Люди оттуда выходили всегда одинаковыми. В нашем случае это были женщины: отекшие, с серой кожей и немытыми волосами, в цветастых хлопковых халатах, поверх которых надевались кофты или шали, тоже старые и поношенные. На ногах были неизменные тапки, натянутые на шерстяные носки. Но самым ужасным был взгляд, пустой и бессмысленный — результат приёма лекарств, подавляющих психоз.

Первая встреча с мамой прошла скомкано. Мы сидели на длинной лавочке и молчали, мне даже показалось, что она не до конца понимает, кто я и где мы. Мои неловкие попытки рассказать о наших делах, так и не закончились ничем.

Зато через неделю, мама будто бы… взбодрилась. По крайней мере, эмоций у неё стало в разы больше. Она плакала, хватаясь за голову и причитая на тему того, как же я выросла и какой красавицей стала, после чего ударялась в какой-то пространный бред, суть которого у меня никак не получалось уловить. И это тоже было знакомо и понятно — должно быть, маме начали отменять какие-то из лекарств. Через пару недель она придёт почти в норму… с ней даже можно будет вести осознанные разговоры, делиться новостями и сочувствовать на тему того, как непросто в «дурке». Я всегда ждала этого момента, ведь тогда у меня на пару месяцев появлялась относительно нормальная мама, немного странная, немного инфантильная, но мама. 

— Мне жаль, что тебе придётся встретить Новый год здесь, — в конце встречи призналась я и сама прижалась с ней.

Домой я вернулась уставшая и разбитая. Посещение мамы как всегда вытянуло из меня все силы.

Праздники, как и полагалось, мы встретили с бабушкой вдвоём — под поздравления президента, мандаринки и оливье.

Рома приехал через две недели — отдохнувший, блаженный и неожиданно лохматый. Вручив мне пакет с фруктами, довольный принялся доставать учебники из рюкзака.

Я же долго рассматривала его голову, когда до меня наконец-то дошло:

— А тебе не пора ли подстричься?

— Нет, — отрезал он без всяких пояснений.

Примерно прикинув в голове даты, я провела нехитрый расчёт. В салон красоты Чернов притащил меня в ноябре, а на дворе был январь, то есть подстричь его нужно было почти два месяца назад — непростительно долгий срок для щепетильного в этих вопросах Ромы.

— Ты специально, что ли? — догадалась я.

— Ничего не знаю, — отбился он и, запустив пятёрню себе в волосы, откинул непослушную чёлку назад, та явно лезла ему в глаза.

— Я тебе резиночку подарю, — мне вдруг стало весело.

— Ага, — проскрипел Роман Александрович, — после того, как сама  побреешься налысо, — напомнил мне мои слова.

Пришлось подчиниться и спустить подаренные бабушкой деньги на поход в парикмахерскую. Сумма была небольшая, но я планировала немного поднакопить и купить себе уже нормальный телефон. Однако терпеть страдания Ромы и его чёлки оказалось невыносимо, и я наконец-то навела порядок на голове, сделав нормальную стрижку и вернув свой родной цвет волос. 

Чернов был доволен. Правда, не знаю, чем больше — моим преображением или возможностью самому сходить в тот самый салон красоты.

Глава 14

Наши дни 

Рома

Сил ехать дальше в этот день ни у кого не было, поэтому наш путь должен был повернуть в сторону ближайшей гостиницы. 

Дамир с нами не разговаривал, так и сказал:

— Не разговаривайте со мной, не то я вам ещё раз двину, — потом, правда, немного подумал и добавил: — Вы хоть представляете, как мне пришлось бы смотреть в глаза родителям, случись с вами что?

Мы со Стасом не представляли. Мы вообще об этом не думали, уж слишком сильным было потрясение, пережитое нами на мосту и в реке. Виновато опустив головы вниз, стояли перед разъярённым братом, в котором таки взыграла горская кровь, и пытались прийти в себя. Получалось паршиво. Я всё никак не мог начать дышать ровно, лёгкие до сих пор жгло, а мышцы живота отдавали острой болью при каждом вдохе-выдохе — удар у Дамира был поставлен что надо. Я бросил быстрый взгляд на Стаса, левый глаз которого уже начинал оплывать и наливаться синевой, и невольно хмыкнул. Кто бы мог подумать, что первый в жизни фингал он получит от Дамира, а не от меня. Впрочем, вполне вероятно, что это ему прилетело возмездие за отца, коему старший брат подбил глаз семь лет назад в порыве гнева. 

Стянув с себя мокрую футболку, я выкинул её в ближайшую мусорку, что располагалась на набережной. Повышенной стеснительностью я никогда не страдал.