С любовью, Рома

В школу я ворвалась минут через пятнадцать, задыхаясь от бега и без устали убирая от лица лезущие в глаза волосы (будь прокляты эти эксперименты!). И хоть звонок на урок уже давно отзвенел, моя решимость была непоколебима. И дело тут было не в тяге к знаниям: мне было жизненно важно почувствовать, что хоть что-то в этом мире подвластно моим решениям. Поэтому на английский я завалилась с каменным лицом, словно это было самым обычным делом — являться на уроки едва ли не с десятиминутным опозданием.

Инна Алексеевна бросила на меня раздражённый взгляд, но как-либо комментировать моё появление не стала, велев:

— Садись к Чернову, у нас контрольная.

Я с надеждой покосилась в сторону пустой парты, но реалии обычной российской школы, как всегда, оказались таковы: одна распечатка на парту.

И, даже не думая скрывать своего раздражения, я всё-таки уселась к Роме, демонстративно отодвинувшись от него как можно дальше. Танька, всё это время с любопытством наблюдавшая за мной, покрутила пальцем у виска.

Где-то с минуту я пялилась на листок с заданием, который лежал на стороне Ромы, но так и не смогла ничего там разглядеть. Пришлось тянуть шею, понимая, что, должно быть, выгляжу совсем дурой. Но я не сдавалась, пока Чернов с шумом не выпустил воздух из лёгких и с видом великомученика не придвинул ко мне распечатку. При этом прошипев:

— Вот почему так? Опаздываешь ты, а страдаю я!

Закатила глаза, еле удержавшись от того, чтобы не показать ему фак. Но воспитание по неизвестной причине вдруг взяло верх, и я принялась за самостоятельную, однако очень быстро поняла, что возможность прочитать задание мне ничем не поможет. Английский на данном этапе жизни для меня был той ещё китайской грамотой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я попыталась что-то изобразить у себя в тетради, наугад раскрывая скобочки, пока Чернов не фыркнул где-то возле моего уха.

— Ты вообще перфект не понимаешь?! — то ли спросил, то ли возмутился он. 

— Иди ты, — процедила я сквозь зубы, всё-таки решив забить на правила приличия. Но Рома отчего-то не обиделся и в следующий момент придвинул мне свою тетрадь, на полном серьёзе велев:

— Списывай.

— Издеваешься, что ли? — не поверила я ему.

Он ничего не сказал, лишь с чувством стукнул себя ладонью по лбу, намекая на степень моего кретинизма. Я скривилась и… с усердием принялась переписывать предложения, выведенные в тетради идеальным почерком, при этом буквально кипя от раздражения.

Тетради у нас собрали за пять минут до конца урока. Сложив их в стопку и захватив ее с собой, Инночка вышла из кабинета, оставив восьмой «Б» предоставленным самому себе. Народ тут же затрещал о том, «как же достали эти контрольные, не успели выйти, а нас уже обложили со всех сторон». 

Я же просто сидела, уткнувшись лбом в парту, и задавалась вопросом: а что это, собственно, было? К кому именно из нас двоих относился вопрос — ко мне или Чернову — я так и не поняла. 

Англичанка вернулась вместе со звонком. 

— Оценки послушали! — начала она. — Лапина — четыре, Калмышева — пять, Романова — пять…

Я даже дыхание задержала, почувствовав, как Чернов, сидевший рядом, победно хмыкнул:

— А кто у нас тут молодец?

Господи, ну почему его именно сегодня на поговорить-то прорвало? 

— Чернов — два…

Мы с Ромой резко вскинули головы на Инну Алексеевну, а потом в растерянности переглянулись. В начале я даже заподозрила его в том, что он опять решил выпендриться, как в прошлый раз. Но беглый осмотр соседа по парте показал, что тот пребывал в не меньшем шоке, чем я.

— Как два? — неожиданно вместо Ромы спросила я, порядком рассмешив одноклассников (видимо, миссия у меня была такая на этой неделе).

— Романова, тебе-то что? — отрезала Инночка, после чего уже совершенно другим тоном попросила Чернова: — Ром, останься на пять минут. 

Я не находила себе места, изнывая от тревоги и выписывая круги перед кабинетом английского.

— Сонька, ну ты чего? — растерялась Таня, ловя меня за руку. — Пошли уже.

— Ты понимаешь, ему из-за меня двойку влепили! — выпалила я, сопротивляясь Лапиной.

— Кому?

— Чернову!

— Ты-то тут при чём? — продолжала тупить подруга.

— Он мне списать дал. А теперь Инночка ему пару влепила!

— За то, что дал списать? — удивилась Таня. — Не смеши меня. Это же Инночка, ей глубоко фиолетово, что и как мы делаем, главное, чтобы проблем ей не создавали.

Я не нашла что возразить, ибо где-то в глубине души была полностью с ней согласна. Инне Алексеевне обычно действительно не было никакого дела до происходящего с нами. Но паниковать я не прекратила.

— Сонь, ты лучше скажи, с каких пор ты так за Чернова переживаешь? — спросила Лапина и глянула на меня с прищуром, словно рассчитывая поймать на месте преступления.

К счастью, отвечать мне не пришлось — дверь кабинета резко распахнулась и на пороге появился хмурый Рома.

— Ну что?! — хором выдали мы.