С любовью, Рома

Мама испуганно отлетела к противоположной стене и начала трястись, как лист за окном на том самом ветру, чем разозлила меня ещё сильнее.

— Перестань!

— Доченька…

Она в каком-то бессознательном жесте протянула руку ко мне, словно моля о чём-то.

— Мама, — достаточно жёстко отчеканила я, — не трогай меня.

— Но…

— Не трогай! — повторила грозно.

Мать вжалась в стену. По её щекам катились крупные слёзы, которые меня практически не трогали. Её настроение менялось так часто, из крайности в крайность, что каждый раз у меня выходило думать лишь о том, что вот, опять…

— Извини, извини, — затараторила она. — Я не хотела тебя расстроить, просто ты у меня такая… такая…

Она всё никак не могла подобрать нужное слово, зато у меня получалось вполне неплохо: сволочь, мразь неблагодарная…

Самое поганое — я понимала, что поступаю ужасно, но я всё равно не могла остановиться, подталкиваемая своим отчаяньем.

— Вот! — я схватила с полки банку с её таблетками и с шумом поставила её на столешницу. — Выпей и успокойся.

А потом прошла мимо матери, даже не посмотрев в её сторону. Натянула на себя древние джинсы, поношенную олимпийку и отправилась на работу. Полы в тот день я драила с каким-то особым остервенением, после чего ещё долго бродила по району, не представляя, как смогу вернуться домой. Думала позвонить Роме, но так и не решила, что ему сказать: жаловаться на свои проблемы было бессмысленно, меньше бы их от этого не стало.

Дело шло к вечеру, когда я отворила дверь квартиры. И опять меня встретила тишина, нарушаемая лишь воплями Муси.

— Сейчас, — бросила я, стягивая с себя кроссовки, — покормлю тебя.

Кошка орала на кухне, но я решила сначала вымыть руки. Мамы было не слышно. В голове даже проскочила крамольная мысль, что, может быть, она сбежала… Не знаю, что я делала бы с этим, но… Но в мечтах это выглядело вполне заманчиво.

Пока я вытирала руки, пришла Муся и принялась кусать меня за штанины.

— Эй, — возмутилась я, — сказала же, сейчас.

Но кошка не унималась, продолжая нервно крутиться у меня под ногами.

— Ма, — крикнула я в пустоту, выходя из ванной. — А кошку покормить можно было?

Вместо ответа — тишина. И чего я, собственно, ждала?

Подхватила кошку на руки, но это ничуть её не успокоило. Муся продолжала орать и вырываться.

— Да что с тобой такое?! — возмутилась я, перешагивая через порог кухни.

Первым, что я увидела, были ноги, видневшиеся из-под стола. Замерла на месте, пытаясь осмыслить увиденное, и лишь только потом кинулась к маме. Она лежала на полу в россыпи таблеток, которые, казалось, были повсюду. Но мне упорно думалось о том, что их должно было быть больше, гораздо больше.

Тормошила маму и никак не могла вспомнить, насколько полной с утра была банка.

— Проснись, проснись, проснись, — повторяла как заведённая, тормоша мать. — Ну пожалуйста, проснись!

Её кожа была неестественно холодной.

— Мамочка… — прошептала я, глотая горькие слёзы.

***

Поразительно, как много всего в нашей голове меняет близость смерти, даже если она чужая…

Та ночь была самой страшной в моей жизни. Я сидела в приёмном покое и молилась. Молилась за маму, за врачей, за себя… Впрочем, себя я скорее проклинала, снедаемая ненавистью и отвращением к собственной персоне. Я её чуть не убила. И это было настолько ужасно, что у меня даже дышать выходило с трудом.

За десять часов, проведённых в больнице, я поняла очень многое. И самым шокирующим открытием явилось осознание того, что я не умела любить собственную мать. Любить той любовью, которой она заслуживала. Почти с самого детства я смотрела на неё со снисхождением, в то время как родительница пыталась, действительно пыталась быть мне хорошей матерью. Да, коряво, да, непутёво, но ведь она была не виновата. Сразу вспомнились бабушкины слова о том, что врачи отговаривали маму рожать, а она не послушалась и не просто дала мне жизнь, но продолжала любить меня, несмотря на всю мою неблагодарность.

Второе открытие вышло не менее болезненным. Моя мама никому не была нужна. Для системы, общества и государства она была полоумной женщиной, создающей лишь одни проблемы. Списанный материал, на который обращали внимание лишь тогда, когда тот нёс угрозу себе или окружающим. Если бы она не пережила эту ночь, никто бы и не заметил. И даже Черновы заботились о ней лишь потому, что это была МОЯ мама. И в этом не было их вины, они и так сделали всё возможное и невозможное. Единственными людьми, для которых судьба мамы имела значение, были мы с бабушкой. Вот только бабушки не стало… А значит, теперь я была обязана заботиться о ней за нас двоих. И не потому, что мне некуда деваться, а потому, что это моя МАМА.

Утро принесло чёткое понимание, что Питер навсегда остался в прошлом и что моё место — здесь. Я даже сожалений из-за этого не испытывала, лишь холодное спокойствие и уверенность в том, что поступаю правильно.

— Романова? — в коридоре появилась уставшая после ночной смены медсестра. — Опасность миновала, ваша мама будет жить.

***

Сложнее всего мне дался разговор с Ромой.