Мы поедали кусочки «Райс Криспиз»[29]
на кухне у Бетти Лу. Корица слизывала пастилу со своего лакомства. Вдруг Пуся протянула руку вперед и воскликнула: «Ночь!» Мы обернулись к окну. Небо стало почти черным. Послышались отдаленные раскаты грома. Кухня вдруг озарилась белой вспышкой молнии (у меня мелькнула дурацкая мысль: «Разгул стихии продолжался всего 20 минут, но дождь продолжил моросить и после. Мы с Пусей скинули обувь и отправились плясать на задний двор. Хотели и Корицу вовлечь в это занятие, но она не большая поклонница сырости, поэтому забралась под лист гортензии и наблюдала за нами оттуда. А Бетти Лу – из-за сетчатой двери. Пуся и я держали друг друга за руки и вертелись, вертелись так, что голова кружилась. Так мы добрались до дальнего уголка двора, и там вдруг Бетти Лу прокричала:
– Осторожно! Не сбейте лунный цереус!
Я остановилась и огляделась. Ближайшее ко мне растение помещалось в большом глиняном горшке черного цвета – на вид это была сероватая толстая колючая лиана, обвивавшая палку от метлы. Мне где-то по плечо. Я припомнила, что раньше я ее видела в доме, у окна в гостиной.
– Этот? – спрашиваю.
– Да. Моя гордость и мое счастье. Не повредите его!
Когда мы вернулись в дом, она заставила нас снять промокшую одежду и облачиться в халаты. У такого человека, как Бетти Лу, который все время проводит дома, естественно, масса халатов в шкафу. Пуся в своем выглядела так, словно ее целиком (кроме головы) заглотил какой-то синий пушистый хищник.
Хозяйка взахлеб рассказывала о том растении в горшке.
– Цветет он только ночью. Одной-единственной ночью в году. Пропустишь – и всё. Жди следующего года. Принадлежит к семейству кактусовых и изначально произрастал только в пустынях. Тут, в Пенсильвании, его не было. Цереус скучает по теплу, так что на зиму я беру его в дом. Сосед, мистер Левенталь, вносит и выносит его по моей просьбе.
Она с тоской посмотрела в окно.
– Мой лунный цереус, – вздохнула Бетти Лу. – У него чудесный запах. Ванильный такой. Опьяняющий. Приходится за что-нибудь держаться, а то можно в обморок упасть от аромата.
– Как это, что это значит? – не поняла Пуся.
– Это значит солнышко, что пахнет очень-очень хорошо, – ответила Бетти Лу и перевела на меня грустный взгляд. – Когда-то он был отрадой всей моей жизни. Теперь эта отрада – горькая.
Я догадалась, но все равно спросила:
– Почему?
Раздался новый вздох.
– Раньше я всегда понимала, когда он зацветет. Каждый день внимательно наблюдала за бутоном. – Она усмехнулась. – Хлопотала над ним, как мамаша над младенцем. И когда подходило время – «
– Мотыльки? – переспросила я.
– О да. Очень много мотыльков. Они опыляют лунный цереус. Полагаю, мотыльки так же без ума от его аромата, как мы, люди. Или их привлекает белизна лепестков?
– Только одну ночь… – задумчиво произнесла я.
Бетти Лу кивнула:
– Только одну ночь. Лепестки поникают задолго до рассвета. Цветки гибнут…
Какое-то время мы молчали. Тишину нарушал только цокот –
– Забавно, – сказала в конце концов Бетти Лу. – Цереусу непременно нужно солнце, поэтому я и держу его на дальнем конце двора. А цветение он при этом дарит луне. Солнце не видит плода своих трудов.
– Берет от дня, отдает ночи, – эхом отозвалась я.
Она потрепала меня за руку:
– Отлично сказано. Тебе книги писать надо.
Она отошла к сетчатой двери. Дождь уже прекратился.
– Солнышко старается пробиться. – Она глубоко вдохнула и выдохнула. – Уф-ф… я все-таки не настолько безумна, чтобы отказываться от глотка свежего воздуха. Иди сюда, Старгерл.
Я подошла.
– Погляди на этот двор. Он такой скучный, тусклый, серый… Когда-то была такая реклама гамбургеров, там старушка говорила: «Где же тут мясо?» А я говорю: «Где же тут цветы?» – Она как-то жалко, по-сиротски покачала головой. – Ах, девочки, – обратилась она к нам троим, включая Корицу, – если б только вы видели мой сад до того, как я затворилась в четырех стенах. Просто выставка, а не сад, если мне позволено будет похвалиться. Я часто замечала, как прохожие останавливаются у заднего забора и любуются им. Но что может сад, – она отвернулась и закрыла дверь, – без садовника?