С любовью, Старгерл

Наблюдая за тем, как Эльвина вертится, делает выпады, клацает своим оружием, вопит: «Их-ха!» – как подскакивает на ее шее ухмыляющийся Винни-Пух, я вдруг почувствовала острый прилив жалости к ней. Наверное, мне в этот момент припомнились ужасные времена в старшей школе Майки, когда я танцевала и танцевала совсем одна.

Наконец девочка закончила «упражнение», в последний раз раскрутила нунчаки над головой, словно болу[28], и швырнула их в сторону дальней кроватной ножки. Попала. Они рывком обернулись вокруг столбика, замерли и повисли на нем.

– Здо́рово, – оценила я. – Ты ими пользуешься в жизни?

– Нет, – она явно солгала.

И притихла.

Потом пнула ногой клюшку. Та со звоном отлетела к стене. А Эльвина осталась стоять посреди комнаты, глядя на нее, – такая потерянная, словно забытая где-то на полпути между прошлым и будущим. Мне захотелось прижать ее к себе. Захотелось сказать: «Потерпи. Ты просто застряла сейчас на полпути от одной Эльвины к другой. Другая ждет тебя чуть впереди по календарю». Но я сказала другое:

– Слушай… Рядом с грудами камней у старого цементного завода я часто вижу одного человека. На нем всегда зеленая вязаная шапка. И он всегда говорит одно и то же…

– «Ты не меня ищешь»?

– Именно.

– Это Полоумный Арнольд.

– Арнольд?

– Угу.

– Ты его знаешь?

– Его все знают. Чокнутый. – Она коротко хихикнула.

Я никогда еще не слышала от нее чего-либо хоть отдаленно похожего на смех.

– Ты чего?

Она пожала плечами, и улыбка слетела с ее лица так же быстро, как появилась.

– Ничего. За ним вечно ходит по пятам малышня, а он даже не догадывается. Если его «осалить» и крикнуть: «Попался!» – он резко оборачивается, а они с визгами убегают. Ну, понятно – малышня. – Тут Эльвина резко развернулась и вышла из комнаты. – Ладно, потопала я с этой помойки.

Я последовала за ней, но по дороге бросила взгляд на внутреннюю сторону двери. К ней была приклеена фотография. Цветная карточка из школьного альбома, размером 7,5 на 12 сантиметров. На ней был мальчик. Блондин. Где я его видела? И вдруг меня осенило: на Кизиловом фестивале! Тот самый мальчик, которого она так отчаянно дубасила. «Боже ты мой, – подумалось мне, – неужели “тумаки любви”? Милые бранятся…»

Мне тут же захотелось допросить ее «с пристрастием»! Но пришлось, конечно, прикусить язык (ты знаешь, как это для меня нелегко). Я закончила дела в саду. Когда домой вернулась миссис Клеко, я изложила ей исправленную, подчищенную версию Великой Ногтевой Катастрофы и повела Эльвину в маникюрный салон «У Лин» в центре города. Там ей соорудили новенький сверкающий шедевр на мизинце.

И только добравшись домой и повалившись на диван, я дала себе волю насмеяться над тем, как маленький Томас демонстрировал попу старшей сестрице.

13 июля

Арнольд.

Я все думаю о нем. Представляю, каким он был в детстве. Точнее – совсем маленьким. Крошкой Арнольдом. И перед моим внутренним взглядом встает пухлый мальчуган в вязаной шапочке мшисто-зеленого цвета с помпоном. Лето. Время – сразу после ужина. Он играет с соседскими детьми возле каменных груд у цементного завода. В прятки. И почти каждый раз Крошку Арнольда находят первым. И теперь он всерьез настроился на то, чтобы не допустить этого. Пока водящий, закрыв глаза, громко считает до ста, Крошка Арнольд устремляется прочь. На сей раз он держится подальше от обычных мест: груды камней или огромного колеса цементовоза. Он бежит все дальше и дальше. Вперед, по железнодорожным путям, потом по мосту через канал, вдоль кромки реки – и голос водящего вообще перестает до него доноситься.

А Арнольд все бежит – по берегу, к дороге, вдоль по дороге – но нет, так нельзя, его видно со всех сторон, его увидят, поймают – «тук-туки за Арнольда!» – так что он пересекает фермерское поле и бросается в спасительную тень деревьев. Бежит, бежит, вверх и вниз по холмам и ухабам, шаги выбивают четкий ритм: «не пой-ма-ешь, не пой-ма-ешь». И где-то уже на самом краю света он находит великолепные места, чтобы спрятаться: может, «туннель» куда-то в невидимую еще отсюда гущу зарослей ежевики? А может, закуток между двумя штабелями неиспользованных шпал? Не важно. Арнольд протискивается туда, устраивается поудобнее и наконец начинает за собственным тяжелым дыханием слышать тишину вокруг. Он ждет. И тем временем размышляет – а что тут еще делать?