С любовью, верой и отвагой

Гораздо хуже было без сухарного мешка. Солдаты её новой артели варили кашу, но порции в ней Надежда не имела, так как не сдала свою долю крупы и соли. Может быть, в эскадроне Казимирского с ней и поделились бы по-братски хоть один раз, но здесь, в шефском эскадроне, где её никто не знал, рассчитывать на такую поддержку ей не приходилось. Только Вышемирский дал ей один большой сухарь, и она его съела ещё вчера утром.

Надежда думала, что 30-го тоже будет сражение и в горячей кавалерийской схватке она забудет о неотступном чувстве голода. Армия поутру действительно встала в ружьё. Однако бой не возобновился, часть войск отпустили на бивуаки и коннопольцев — тоже.

Надежда расседлала Алкида и отправилась с ним на луг: пасти. По её милости добрый конь остался без овса. Но он мог хотя бы удовольствоваться сочной луговой травой. Ей же оставалось искать в ней ягоды, которых в мае, конечно, не было и в помине. Штабс-ротмистр Галиоф, объезжая бивуаки своих взводов, застал «товарища» Соколова за этим странным занятием и остановился.

   — Ты что делаешь, Соколов?

   — Ягоды ищу, ваше благородие.

   — И много нашёл?

   — Никак нет. — Она тяжело вздохнула. — Ягоды не поспели...

   — Ступай за мной, — сказал ей Галиоф, помолчав немного.

В артели Гачевского как раз приступили к дележу мясной порции: вынутого из котла бараньего бока, облепленного листиками петрушки. Гачевский, вооружившись ножом, отделял от него дымящиеся куски примерно равной величины и веса — по полфунта каждый[26]. Солдаты подставляли свои котелки.

   — Унтер Гачевский!

   — Я, ваше благородие! — Гачевский весело вскочил на ноги.

   — Значит, рекрута с собой не посадили? — Штабс-ротмистр указал на Надежду. — Интересно — почему? Пусть сухарный мешок он потерял. В этом сам виноват, впредь умнее будет... Но мясо, картофель, пиво и чарку вина на него сегодня выдавали. Где они? Ты смотри у меня, унтер! Службу плохо знаешь...

Это с первого взгляда Галиоф 1-й показался ей человеком заносчивым. Теперь она прониклась к командиру тёплыми чувствами. Он запомнил историю с её походным вьюком, и это притом, что таких, как она, нижних чинов в эскадроне у него около ста.

«Даст Бог, стану офицером, — благодушно рассуждала про себя Надежда, устраиваясь спать у костра после сытного обеда, — буду заботиться о служивых как о родных детях. Солдата обидеть легко, он повсюду крайний...»

Долго спать ей не пришлось. Гачевский разбудил новичков Соколова и Вышемирского и приказал им идти к штабной эскадронной палатке. Там немецкие крестьяне привезли два воза соломы, надо было их разгружать, делить на порции и увязывать в рульки для всего четвёртого взвода. Надежда, ни слова не говоря, натянула на голову фуражную шапку. Старослужащие между тем сладко почивали у костра, завернувшись в шинели.

   — Работай, пока молодой! — наставительно сказал ей унтер...

Наполеон не рискнул начать сражение 30 мая утром, так как после боя у Гейльсберга 29-го его войска были в большом беспорядке. Бенигсен 30 мая вечером не рискнул оставаться на старой позиции, опасаясь быть отрезанным от корпуса союзных прусских войск под командованием генерала Лестока. Во второй половине дня в полках получили приказ сниматься с бивуака. Идти им предстояло всю ночь по дорогам к городку Шипенбейль.

Но коннопольцы могли не торопиться. Их назначили в арьергард армии, под командование князя Багратиона. Им теперь надо было пропустить вперёд всю пехоту, тяжёлую кавалерию и артиллерию.

Узнав об этом, Надежда пошла к Галиофу, чтобы отпроситься для поездки в Гейльсберг. Причины были веские: подковать Алкида, потерявшего где-то одну подкову, купить провизии в дорогу и что-нибудь из верхней одежды: плащ или шинель взамен украденной. Штабс-ротмистр спросил, есть ли для этого деньги. Они были. Оставалось только уехать с бивуака в лес, снять мундир, расстегнуть жилетку-кирасу, подпороть полу и вытащить из карманчика два-три золотых.

Солнце клонилось к западу, когда Надежда выехала на дорогу, ведущую в Гейльсберг. Опять начался дождь. Сначала он накрапывал потихоньку, но затем превратился в ливень. Прискакав в город, Надежда нашла трактир с большим каретным сараем, где работал кузнец с подмастерьями. Там она отдала лошадь кузнецу, заплатив за ковку, за подкову, за гарнец овса и ведро воды для своего единственного друга.

Трактир гостеприимно сверкал огнями. Из его распахнутых дверей доносился соблазнительный запах жареного мяса. Надежда решила, что зайдёт туда на одну минуту, но когда очутилась в чистом и тёплом зале перед камином, то забыла обо всём. Она села на скамью и протянула к огню ноги в вымокших под дождём походных рейтузах. Хозяйка подошла к ней. Надежда заказала хлеба и солонины с собой, что-нибудь горячее здесь на ужин, отдала деньги за то и другое... и заснула.

Пробуждение было ужасным. Кто-то тряс её за плечо и кричал:

— Проснитесь, ваше благородие! Ядра летят в город! Жители бегут... Надо уходить!