С Лубянки на фронт

В команду Михеева вошли его бывшие подчиненные: начальник отдела капитан госбезопасности Ф.А. Петров, начальники отделений — И.Я. Пятков и И.М. Плесцов, а также старший оперуполномоченный М.А. Белоусов, только что прибывший в управление после окончания Военно-политической академии.

Самый молодой оперативник Михаил Артемьевич Белоусов рассуждал так, что до штаба Юго-Западного фронта и линии боевых действий они доберутся за сутки. Но он заблуждался. Они прибыли в штаб фронта только 20 июля сорок первого, и многие из них погибнут, провоевав в незримых сражениях с абверовской агентурой и гитлеровскими васалами — украинскими буржуазными националистами ОУН и в окопах и траншеях Юго-Западного фронта, через два месяца и один день. Другие чуть больше отвоют, а некоторые увидят салют Великой Победы.

Но таких, из призыва сорок первого года, среди чекистов было мало. Одну третью личного состава солдат невидимого фронта «съели» репрессии тридцатых годов, другую — Великая Отечественная война и война после войны с бандитизмом, третью ошельмовали времена хрущевскго «насморка», повесившего на разведчиков и контрразведчиков вину «за нестабильность в обществе и даже просчеты на фронтах».

«Вешал, вешал на нас дохлых собак партократ Никита Сергеевич, который тоже «хорошо» поучаствовал в проведении репрессий в Москве и Киеве в тридцатых и сороковых годах, — говорил в одном из своих выступлений во Львове первый оперативный начальник автора, участник Великой Отечественной войны, блестящий аналитик и такой же практик в проведении острых оперативных операций на фронте и в послевоенное время, начальник Особого отдела КГБ при СМ СССР по Прикарпатскому военному округу генерал-майор Николай Кириллович Мозгов, — досталось нам от его козней, грязно потоптался он по чистым именам «сталинских волкодавов» в патриотическом смысле слова».

Впоследствии маршал Советского Союза Иван Христофорович Баграмян, начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, провоевавшего с Михеевым не всего два, а целых два месяца кровопролитнейших боев в окружении и отступлении, вспоминал в своих мемуарах слова Анатолия Николаевича, сказанные о том, что:

«…место чекиста в условиях войны — на самых опасных участках борьбы с врагом. Он может и должен сражаться как солдат, но при этом не вправе никогда забывать о своих основных обязанностях».

Этот жизненно профессиональный принцип он будет доказывать в дальнейшем каждый день, вплоть до своей трагической гибели…

В течение погожей ночи с небосклоном, залитым бисером звезд, на автомобиле группа преодолела всего треть пути.

Шоссе было забито встречными машинами, гужевыми повозками, вершниками и пешим людом, уходившим в сторону Киева и Москвы, а вообще на восток страны.

Под утро им встретился верхом на красивом орловском рысаке стройный пахолок — украинский хлопец, парубок в вышиванке и брюках, закатанных до колен. Он все время озирался, как будто ожидая погоню.

«Наверное, конокрад, умыкнул где-то красавца», — подумал Михаил Белоусов, не единожды в детстве пробовавший казенником горбатые спины колхозных доходяг.

Ехали люди на машинах, подводах, широких арбах, тащили домашние пожитки или скарб даже на тачках и небольших самодельных четырехколесных возках.

Чуть проехав дальше, группа чекистов узрела пожилого мужика на телеге.

— Куда вы, батя, спешите, путь куда держите? — спросил Михеев у медленно ехавшего почему-то по встречной обочине старика на повозке, запряженной двумя чалыми и косматыми лошадьми.

— Тпру-у-у, — раздалась команда возницы. Лошади встали, обиженно помахивая хвостами, словно недовольные сбоем привычного ритма движения.

На телеге, застеленной свежим сеном, покоился домашний скарб из кастрюль и тарелок, тяжелый дубовый ларь, рядом с которым сидели две женщины — молодая, очевидно, мать, и другая постарше. На руках у молодицы покоился ребенок.

— Як куды? — бежим, гражданин начальник, от войны. Хороши хоромы, да нет обороны. Сеча немецкая быстро побежит по нашей стране. Вы еще не знаете, как Червона армия откатывает… Все назад да назад — вельми боится народ немца и его армии. Сила солому мнет, — проговорил с южным акцентом незнакомец.