С.М.У.Т.А.

Как только за ним закрылась дверь, Серафим обратился лицом к Вадиму.

— Вижу, тебе не терпится приняться за дело? Думаешь, что нашёл себе лёгкую работу? Да?! Нет, тут ты, литвин, ошибаешься, труд переписчика тяжёл. Работа переписчика кропотлива, и времени на неё уходит очень много. Не успеет солнышко подняться, а ты уже перья раскладываешь, оно уже зашло, а ты сидишь и пишешь под светом свечи. А света у нас немного, — кивнул монах на небольшое окошко, затянутое помутневшим бычьим пузырём. — Поэтому работаем при свечах и днём, и ночью. И это ещё не всё! Руки тоже нужны не грубые, а глаза сильные, чтобы не уставать. А ну, покажи руки!

Вадим даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал пронзительный фальцет Серафима. В недоумении он протянул руки вперёд.

— Так, руки чистые, мозолей нет, пальцы тонкие. Подойдёшь. А теперь, вот тебе первое задание — сделать чернила! Сможешь?

— Ммм, так я не знаю, из чего.

— А я расскажу, я расскажу, — пробормотал еле слышно Серафим и стал копаться на полке. — Вот она, заветная, да, да, — бормотал он про себя, еле слышно, копаясь на полке. — Так! Слушай и запоминай!

«Ако если чернила заробити хошь, то сходи к дубу, поклонись ему во весь поклон, да собери орехов с листьев тех, которые чернильными зовутся. Отмерь равный вес от них, да добавь столько же вишневого клея, а как всё перемешаешь до праха, добавь мёду и оставь в сенях на две седьмицы, шоб вгнилось яко дрождие. А как по угноению клею, то добавь доброго мёду кислого, опосля вложи двенадцать железных пластинок, одинаковых с лица. Да на верёвку их свяжи и в тепло оставь весь ковш. И кажный день в обе седьмицы приходи и мешай три раза на дню, пока не устоятся. Опосля назначенного срока тронь языком, если не будет чувствоваться сладость, то медком разбавь, пока сладость не явится».

— Угу, а есть эти самые чернильные орешки, мёд и вишнёвый клей?

— То надобно тебе собрать. Мёд у Митрича спросить, чернильные орешки в лесу набрать, да высушить, да смолоть и провеять. Железные пластины по числу апостолов у кузнеца спросить. А за вишнёвым клеем тебе нужно в деревню сходить, да самолично сковырнуть с дерева. То слёзы вишни, их надобно много набрать, а то лето быстро пройдёт, а осень пора страды, а там уж и зима.

— Это прямо квест какой-то, — пробормотал про себя Вадим. — Сходи туда, возьми то, потом туда, и туда, и туда… А получишь — чернила, а не золото.

Серафим сделал вид, что не слушает бормотание Вадима и продолжил.

— А сейчас займись порядком. Надобно убрать пыль, всё расставить, и вот тебе связка гусиных перьев. Их очинить, как вот это, — Серафим показал образец, — и сложить в кувшин, что на столе стоит. Как сделаешь, так можешь идти к кузнецу за пластинами.

Вадим молча стал выполнять требуемое. Наведя порядок и намучавшись с перьями, он получил в руки от вернувшегося Серафима листок с азбукой.

— А теперь пора тебе тренироваться. Отец Анисим говорил, что буквы у тебя и на русские даже не похожи. Иди на песке тренируйся, как научишься, меня позовёшь, я гляну, если понравится, то будешь помогать мне.

Вадим по своей привычке пожал плечами и отправился тренировать каллиграфию на песке. Быстро найдя подходящее место возле странноприимного дома, он принялся чертить на песке буквы тонкой палкой. Не стило, конечно, но и песок — не бумага. Вдоволь намучившись, ушёл на обед, а потом заявился к кузнецу.

— Здорово, Елизар, а я к тебе от Серафима.

— Што, сбежал к нему?

— Не сбежал, а ушёл, и не к нему, а к отцу Анисиму. А тот меня самолично привёл, и в руки ему передал. Да я хотел уйти вообще, но Анисим придержал меня. Я ему сперва помог, теперь и он мне. Да и помощь вам в Пустыне не лишней будет.

Кузнец хмыкнул.

— То верно! А ты, паря, глупый, сердце своё не слушаешь, а сразу бежишь куда. Осмотрись, здесь никто не держит, захочешь, всегда уйдёшь. Только одному сейчас нигде не сладко, лиходеи да тати по дорогам ходят. Так и не то страшно. Только выйди за ворота, так и мертвяка увидишь, а то и на отряд ляхов нарвёшься, а они никого не щадят.

— А они ненавидят русских?

— Нет, им всё равно, да и кого русичем сейчас назвать? Кто казаком хочет поминать себя, кто вятичем, кто рязанцем, кто московитом или кромичем. Кажный щас сам за себя, а не за общее. Блажь то, не едины мы, как пальцы растопырены во все стороны. Да и казаки меж собой не едины, донские не любят запорожских, а те — яицких. Эх, да что о том говорить, только душу бередить. А ты чего пришёл?

— Серафим послал меня чернила делать. Нужны двенадцать железных пластин, да чтобы нанизаны на верёвку были, как бусы.

— Аа, понятно. У него чернила заканчиваются, а сам ко мне не хож, вот и воспользовался оказией. Ну, что же, поможешь мне, и я тебе помогу.

Вадим вновь пожал плечами, круг замкнулся, деваться некуда.

— Помогу.

— Тогда за дело!

И весь день до самого позднего вечера они калили железо. Вадим работал мехами, стучал маленьким молоточком, бегал за водой и выполнял всё, на что указывал ему кузнец.