С мечтой о Риме

Но риски в дороге уменьшались, а стимулы к путешествиям возрастали. Было обнаружено резкое увеличение количества кораблекрушений, относящихся к I веку, но не оттого, что воды стали более бурными, а оттого, что по Средиземному морю, внутреннему морю «Римского экономического сообщества», отправлялось большее количество судов. Дороги были прямыми и содержались в порядке, поэтому у богатых римлян вошли в привычку неблизкие путешествия между своими различными загородными домами. Расстояния, преодолеваемые купцами и солдатами, были еще больше, и всюду, где они оказывались, находились города с римским внешним обликом, где жители говорили по-гречески или по-латыни, так что разница между домом и заграницей постепенно стиралась.

В Эфесе я посетил дом испанского купца, сколотившего состояние, наверное, на оливковом масле или рыбном соусе; редко когда я проводил час в состоянии такого восхищения. У археолога Мартина Стескала был приятный австрийский акцент, всегда придающий научную внушительность, но он вел себя как агент по продаже недвижимости, живущий на комиссию. «Прошу прощения, что так пыльно», – сказал он и повел меня сквозь длинную последовательность спален, ванных, кухонь, банкетных залов, перистилей и любовных альковов, раскинувшуюся на склоне холма. Вся конструкция прикрыта сверху защищающим ее огромным навесом, наподобие терминала в аэропорту Станстед.

«Этот роскошный insula, дом с множеством жилых помещений, находился в собственности человека по имени Гай Фурий Апт. Он был из Испании».

«Из Испании? – спросил я. – Вы хотите сказать, что он был испанцем?»

«Нет-нет, – ответил Мартин, – он был римлянином».

«Так зачем же он владел этим огромным недвижимым имуществом на другом краю Средиземноморья? – удивился я. – Ведь это Малая Азия. Зачем андалусец построил виллу в Малой Азии?»

«Он нажил деньги на сельском хозяйстве либо на торговле, – сказал Мартин, – и в любом случае этот город был римским».

Он повел меня по лестницам, под строительными лесами, чтобы показать некоторые из чудес insula. Я увидел изящную мозаику со львом и великолепно сохранившиеся гипокаусты (даже на западном побережье Турции бывает весьма прохладно зимой).

Я рассмотрел опрятные печи и кладовые, где рабы купца наверняка хранили гарум, оливковое масло и terra sigillata. В изящной уборной семейного размера и квадратной формы были скамеечки вдоль трех сторон с отверстиями, напоминающими увеличенные замочные скважины. Под ними плескалась проточная вода, а на стены были нанесены медитативные граффити.

Само наличие воды для бытовых нужд в таком месте, как Эфес, служило признаком немалого богатства, и Фурий Апт, очевидно, любил пофасонить. Стены и дверные косяки были обильно покрыты мрамором. Я коснулся пальцами пурпурной прожилки, застывшего свидетельства какого-то метаморфического геологического события. Отполированный камень оказался прохладным на ощупь, наталкивая на мысли о роскоши, которые, наверное, посещали и приходивших к богачу гостей.

«Послушайте, – спросил я Мартина, – говорит ли обстановка о хорошем вкусе? Нет ли в ней некоторой вульгарности?»

«Нет, – заверил он меня, – вкус превосходен».

Но даже Фурий Апт не мог позволить себе мрамор на каждом этаже, и на верхних – пострадавших при землетрясении 263 года – стены были искусно покрыты фресками под мрамор, ведь их могли увидеть только члены семьи. От этого не возникает ощущения, что Фурий Апт был скрягой применительно к верхним этажам, а лишь дополнительно подчеркивается великолепие внизу.

Одержимость хозяина мрамором может вызвать определенные сомнения, но его вкус в отношении живописи был безупречен. В комнате муз, где, скорее всего, Апт с приятелями проводили веселые симпосии, стены украшены фресками с изображениями девяти муз (ну-ка, назовите их: Клио, Мельпомена, Эрато, Терпсихора, Талия, Полигимния, Эвтерпа, Каллиопа, Урания и Сапфо; впрочем, последняя была добавлена на счастье, чтобы почтить гениальную лирическую поэтессу с острова Лесбос).

Изображения несколько эскизны, но элегантны, а у красок сохранилась яркость, и формы хорошо видны. Одна из величайших исторических катастроф – то, что до нас дошло столь мало греческих и римских картин. Полностью утрачены произведения легендарного грека Полигнота, бывшего Микеланджело и Рафаэлем своего времени, чьи картины мы можем представить лишь благодаря прозаическим описаниям Павсания.

Но до нас дошли некоторые римские изображения, и, глядя на чувственно выступающий живот одной из муз, ее круглые груди, обаятельный изгиб запястий и шеи, я подумал, как быстро кануло в Лету классическое понимание человеческих форм, заменившись на странные продолговатые фигуры, сужающиеся ноги, вздутые животы и общую детскость средневековых рисунков, как много времени прошло до воскрешения при Ренессансе.