С мешком за смертью

На другой день вечером, когда стемнело и крапал мелкий дождь с нависшего хмурыми тучами неба, к ограде особняка, где томилась Аня, подъезжал автомобиль. В нем возвращалась откуда-то «мадам Веспри» с своим обычным спутником; автомобиль остановился перед закрытыми воротами решетки, и шофер ревом сирены стал вызывать дворника, чтобы тот открыл. В это время из-под лип с другой стороны улицы к автомобилю подбежал мальчишка и примостился сзади под кузовом, цепляясь за решетку для подвески чемоданов. Ворота открылись, автомобиль вкатился во двор. Дворник стал закрывать ворота. Пассажиры машины вошли в темный подъезд, а мальчишка в это время выскочил из-под кузова автомобиля и спрятался за выступом затейливого портала. Автомобиль укатил на задний двор в гараж. Дворник, затворив ворота, ушел в свою сторожку в подвале. Переждав еще минутку, мальчишка перебежал из-за угла под тень высоких тополей, посаженных под окнами с дворового фасада дома. Мальчишка снял ботинки, связал их шнурком и, повесив на шею, стал быстро и бесшумно карабкаться по стволу и сучьям самого высокого тополя вверх. Верхними ветвями тополь касался крыши и частью покрывал ее. Мальчишка ловко перебрался на огражденную низкой кованной решеткой железную крышу особняка; железо загремело под его ногами. Мальчишка приник к крыше и прислушался, но в доме и на дворе было тихо. Тогда мальчишка кошкой стал по краю крыши за барьером красться к небольшому балкону, свисающему над двором из мансарды особняка. Добравшись до балкона, мальчишка змеей проскользнул меж прутьев его высоких перил и, встав на железный помост, стукнул в закрытую стеклянную дверь балкона воровским «треугольным» ударом:

— Раз! Раз-два!

Дверь приотворилась, и детский голосок во тьме спросил:

— Это ты, Феденька?

— Я, Верка, открывай…

Дверь отворилась. Феденька юркнул в нее, нашел в темноте руки Верки, обнял ее и поцеловал.

— Чего ты меня потребовала? — спросил Феденька, — мне нынче не по делам на свидания ходить. Работа есть: крепкого пижона[46] подзорили. Пожалуй, на мокрый гранд пойдем.

— Ох, Феденька, тебе не надо, милый…

— Чудная! Мое дело маленькое: десять косых обещали. Я тебе венские туфли куплю. Лады? Ну, говори в чем дело?

Дети уселись на переводину в темном чердаке, и Верка шопотом стала рассказывать о том, что было с Аней. И про Марка — верно ли болтают: есть такой мальчик или нет?

— Как же нет! Наши о нем и «звонили».

— Зачем?

— Не знаю. Приказали — нам нечего расспрашивать. Попробуй спроси. Сам с ним в перетырке на Смоленском был. Чудно! Вот все кинулись с испуга латата. Я одну барыню жиганул и запустил пижона, а у ней в кармане вошь на аркане.

— Ты найди его.

— Малье!

— И скажи адрес где. Ее хотят в Крым везти.

— Я тебе что?..

— Уж больно клевая[47] она. Кудерьки на голове, а сама тоненькая, беленькая. Я ее одним глазком в щелочку видала. Заперли ее под крышу. Жалко. Ведь, если бы меня — ты бы меня не пожалел разе?

— Жалеть — чего? Чай не одна ты есть на свете. Ваша сестра нонича дешевле картошки.

— Убирайся, уходи сейчас же, а то я закричу!

Напрасно оголец уверял свою подругу, что пошутил, — она его бранила и гнала, толкая в грудь и спину; в смущении мальчишка пятился от ее натиска; девчонка вытолкнула его на балкон и, захлопнув за ним дверь, задвинула задвижку.

Мальчишка показал ей кулак, поправил на шее ботинки и пополз по крыше к тому месту, где над ней свисали ветви дерева. Верка из-за стекла видела, что мальчик счастливо перебрался на ветки и исчез в листве.

Спускаясь вниз, оголец увидел, что по двору бегает и нюхает камни огромный пес. Мальчишка притаился меж сучьев и прислушался: пес тяжко дышал (старый видать), метался вокруг дерева, где сидел мальчик, и глухо лаял. Оголец услышал голос, должно быть, дворника, который уговаривал собаку:

— Ну что ты, что ты, сукин сын? Чего мечешься. Сделал свое дело и пойдем домой. Чуприк! Домой! Погулял и ладно. Идем.

Собака взвизгнула: ее ударили; шаги дворника простучали по камням, где-то хлопнула дверь, — и все затихло. Мальчишка скользнул вниз по стволу дерева, живо обулся и осмотрелся, прижавшись к тополю. Двор пуст, но ворота на запоре: висит калач[48] — чего раньше не бывало, прежде запирали ворота только на засов, а то лишь только прикрывали, — остерегаться стали! Но как же быть? Ждать утра, когда откроются ворота, долго и опасно…

По улице проходили редкие прохожие. Двое остановились против ворот и перед расставанием кончали разговор, о чем-то споря.