Читаем С мешком за смертью полностью

С мешком за смертью

Выслушав рассказ Волчка, Граев велел погасить костры и выставить вокруг поезда еще дозорных.

Ночь прошла тихо и, несмотря на тревогу, в лесной тиши мирно и крепко спалось мурманскому маршруту. Сладко дремали в лесной прохладе и оба декапода, только изредка впросонках чихали вестингаузы… И долго бы проспали — если бы не выстрел на заре… Другой и третий — и снова тишина.

<p>XXV. Варяги.</p>

Три выстрела — было условлено, что на лесной колесной дороге, где стоял пикет мурманцев, что-то случилось важное, и требуется немедленная помощь. Часовые стуком в стенки вагонов подняли на ноги весь поезд. С винтовками в руках рабочие вываливались из вагонов. На обоих паровозах кочегары зашуровали[84], чтобы поднять в котлах пар. Мурманцы решили, что в случае нападения у них будет преимущество — подвижность. Конница тут не могла работать, а обстрел в бору возможен только на близком расстоянии.

Отдав приказ, что делать и кого слушаться в случае боя, Граев с десятком рабочих, бывших на фронте, бегом направились в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Больше пальбы не было слышно, — и это успокаивало Граева, — вероятно, встретились с дозором фронтовиков.

Так оно и оказалось; когда мурманцы добежали до своего пикета, то увидели на дороге несколько запряженных крепкими лошаденками телег. В каждой телеге за кучера — ветхие старики, все такие, как описывал Сашка Волчок, только не у всех на головах были шляпы — иные в картузах, а один и совсем простоволосый и лысина его розовела в свете утра. У телег кучкой стояли мурманцы и десятка два солдат — одни в шинелях, другие в непромокалах цвета хаки — все с винтовками у ноги.

— Вот наш главный, — сказал старший в пикете, когда Граев подошел и поздоровался:

— Здорово, товарищи!

Из кучки мужиков в солдатском выдвинулся вперед и протянул Граеву руку высокий рыжий мужик в вязенковой пехотной папахе, борода у него росла клочьями прямо из-под серых хитро прищуренных глаз…

— Что грабить, что-ли, приехали? — спросил мужик, задерживая в своей шершавой, мозолистой руке крепкую, узловатую руку рабочего.

— Нет, варяжить[85].

— А свечку какому святому привез? — сказал мужик, указывая головой на винтовку.

— Без свечки ты меня ограбишь…

— Правильно.

Глаза мужика совсем спрятались в рыжих бровях и бороде, и он рассмеялся…

Так они и стояли все время, пока говорили меж собой, крепко взявшись правыми руками, а левой держа винтовку у ноги…

— Правда, что казачишки Москву взяли? — спросил мужик.

— Вранье. И в Туле их еще не видели.

— Верно. Где им! Они, было, сунулись к нам — да мы их попотчевали у Обловки; ну они взялись в обход на Жердевку, — значит, на Грязи. А верно, что Ленин умер, быдто отравили?

— Жив и здоров.

— Ну, да он мужик крепкий! А верно, что в Тамбове иностранный поезд из пушек палил и на Ртищево пошел Пензу брать?

— Это, должно быть, верно, — сказал Граев, догадываясь, что речь идет о чехо-словацком эшелоне, — должно быть, они силой добыли паровоз и прошли через Кирсанов на восток… А у вас разведка хорошо поставлена, товарищ, — прибавил Граев.

— Ничего, — сказал мужик. — Мы об вас еще вчерась утром прослыхали. Каб не работа, мы бы вас еще в Платоновке встрели, чем надо. Не до того, — с внезапной вялостью в голосе прибавил он, — пшеница осыпается и рук нет. А как ты думаешь — кто: вы или они?

— Ну, ясно, мы!

— Видать, что так…

Мужик выпустил руку Граева из своей и, уставя бороду на дуло винтовки, сказал:

— Ну, вот что, товарищ, живите. Мир! Ладно. Ох, не до того! Скоро ли конец-то? Счастье твое — о сю пору прибыл. Кто косить или снопы вязать, платим новиной. Начнем молотить, тогда и на товар разговор пойдет. Беда, у нас мельницу спортили. Смотри — твои шалить не будут? У нас суд простой: спиной к оврагу!

— Ладно, — коротко ответил Граев…

— Так. Вижу, что ты не оратор. Покурим, что ли?.. Угощу махоркой своего вывода…

— Постой-ка, — сказал Граев, увидав, что мужик достал кисет и трубку, — я тебя английским угощу, настоящий трубочный.

Они набили трубки и закурили. Мужик, пыхнув дымом, сказал:

— Табак хороший. Молочный. Только с него рыгается — я знаю. А хороший табак. Приезжай ко мне воскресь в гости, села наша — рукой взять: пятнадцать верст без единого поворота лесом… Зовут меня Василием, а прозвищем Бакшеев.

Официальная часть переговоров между варягами и туземцами кончилась. Мужики и мурманцы, пока Бакшеев беседовал с Граевым, молчали, словно сговорясь. Теперь мужики и рабочие затеяли перекрестные расспросы:

— Почем в Москве ситный?

— Будете на деньги хлеб менять?

— Царских не берем совсем. Лучше на товар.

— Почем за день снопы вязать?

— Восемь фунтов. Квас и каша наши.

— День-то у вас какой?

— Наш день известный: по солнышку. Берись со снопа.

— А модного товару привезли?..

— Чего это?

— Ну, там, помада, мыло, ленты, кружева.

— Мыло есть.

— А гребешки там и шпильки, — добивался маленький проворный чернявый солдат.