С милой рай и в шалаше

Как сейчас помню, мы смотрели Фанфан — Тюльпан. Мне бы на экран, а я все на нее кошусь и рассматриваю. Она смеется и, забываясь, ножками своими перебирает, руками хлопает по груди. Я на нее смотрю в полумраке, во вспышках экрана и все не могу отделаться от желания ее… поцеловать! Вот как!

В то время о таких желаниях или даже поползновениях нельзя было, то было табу! И какое табу, что никому ни гу–гу!

Еле–еле я досидела, вся измучалась. Потом мы домой идем, и она мне все о фильме и о женщинах… Говорит и все мне о красотках и их проделках. А потом вдруг остановилась.

— А ты что молчишь? Тебе что, фильм не понравился? Там же сам Жерар Филипп…

— Да знаю я, знаю. Только мне больше всего понравилась его женщина Джина Лоллобриджида. А тебе?

— И мне! Такая красавица и потом они так красиво целуются…

— А ты? — Спрашиваю ее, а у самой по спине, словно мурашки по коже пошли.

— Что я? Что ты хочешь сказать, что я,… я… целовалась. Вот!

— Как, когда? — И не давая ей опомнится, тут же ее засыпаю вопросами: как это делать, приятно ли и как надо губами, что ртом и что потом? Я хоть и смотрела, как они в кино, но вот самой как–то…

Она пытается отвечать, рассказать как, но я ее перебиваю, не даю сказать. И так минута за минутой пристаю настойчиво. Сама почему–то горю, щеки мои пылают, пальцы трясутся. А тут и она, желая приударить своими познаниями мне говорит:

— А давай я тебя научу!

— Как? — Только и выдавила из себя.

А у самой голова закружилась… И внутренний голос впервые во мне: соглашайся, ну же, смелей! Я с ней за руку держусь, и мы с ней рядом идем домой. Она мне снова:

— Ну что ты молчишь? Ты что, не хочешь научиться или ты брезгуешь мной?

— Тобой? Да ты что? Я тобой просто горжусь!

— Ну, тогда давай зайдем в этот подъезд, и я тебя научу. — Говорит мне спокойненько так, а я слышу это, как в бреду. В голове мысли: она, слышишь сама,… сама тебе хочет и показать, как… Ну что же ты, соглашайся! Не теряйся, это твой шанс ее поцеловать!

Как? Я и она? Я не могу, не согласна и потом я боюсь!

Дура ты, я посмотрю, и только в мыслях своих смелая, а как дошло до…

— Я согласна! А где? Тут?

Открываем тяжелую дверь, и она первая в подъезд, я за ней… Шагнула следом за ней, а сердце, как ненормальное, стучит….Она за руку меня взяла и потянула под лестницу.

— Тут. — Шепчет тихо. — Можно тут. Ну теперь вот что, ты зубы почистила?

— Да, утром! А ты?

— А я вот нет! Не думала, что буду тебя целовать, вот… Ну, ты прости…

И полезла ко мне, потянула за руку к себе, прижала, стала дышать в лицо горячо. Я с непривычки отвернула лицо. Почему — то ужаснулась от самой такой мысли…

— Что? От меня неприятно пахнет? Нехорошо? А давай, знаешь что?

Я хотела ответить и уже не успела отвернуться, как она меня в губы… Что?!!! Как?!!!

— Ну что? — Говорит и смотрит мне в глаза.

А я стою, окаменела вся. А тут еще слышу, как кто–то по лестнице… Я сдуру почему–то выскочила. Вижу женщину, она спускается по лестнице, я разворачиваюсь и к двери. Слышу как Марианна, не поняв, не услышав про женщину мне вслед:

— Погоди! Ну, ты поняла, как я поцеловала тебя? — Орет ведь!

Как я вылетела на улицу и куда мчалась, не помню. Наконец, я запыхалась так, что встала, склонилась, не могу отдышаться… А тут оказывается, она следом подбегает, смеется:

— Ну как? Не наделала в штаны?

Я ей в ответ только мычу. Все не могу отдышаться. А она:

— Я представляю, что та тетка подумала о нас? — Смеется. — Она, наверное, подумала, что мы лесбиянки?

— Кто, кто? — Спрашиваю недоуменно. Слов таких ведь еще не слышала и не знала даже.

— А ты что, не знала? — Я мотаю головой.

— Даже не слышала? — Я все так же, но еще сильнее замотала.

— Ну, тогда едем ко мне. Пора мне тебя просвещать, раз ты ничего не знаешь о женской любви.

В ту же ночь я впервые мастурбировала.

Не знаю, что со мной произошло, но только после того я начала регулярно собой заниматься пальчиками. А в тот вечер я прямо опьянела. Да словно пьяная стала от ее поцелуев. Мы ведь с ней как пришли домой, так она меня за собой в свою комнату потащила за руку.

— Стой! Я говорю, стой, не спеши…А если кто–то зайдет? — Пытаюсь оттянуть страшный, можно сказать, роковой для себя момент.

— Никто не зайдет. Мама на работе, а Глашка… Ну, ты чего, ты что, в самом деле? Глашка наша помощница по хозяйству, а ты что же ее испугалась?

Я стою перед ней, страшно ведь, трясусь, а у самой на глазах слезы. Мне и хочется, и страшно! Слезы так и капают, сами бегут по щекам. Не выдерживая ее испытаний:

— Я еще не готова, — шепчу ей, — мне еще рано, я…

А тут снова эти ее губы горячие, мягкие…

— Ну, что ты, что? — Шепчет в лицо мне, а сама целует мои мокрые щеки, скулы. Ну, что ты, милая моя…

— Я…, я не милая…, я не твоя… Мне надо в ванную, в туалет, мне надо почисть зубы… — Пытаюсь выговорить, выпросить пощаду. А следом… Ой, мама!!!

Это был самый страшный по последствиям поцелуй в моей жизни! При этом у меня внутри словно прорывает плотину и запускаются механизмы во мне выработки гормонов.

И вот они уже в крови! И меня словно срывает волной и я сама к ней…