С нами или без нас: Естественная история будущего

Управление посадками трансгенных культур – совсем не то же самое, что лечение рака. Но у них есть нечто общее. В обоих случаях остановить распространение резистентных организмов удается через поддержку их уязвимых собратьев. Недавно руководитель нашей экспертной группы Петер Йоргенсен поделился идеей, что уязвимость наших врагов к биоцидам представляет собой общее благо. По его словам, это благо имеет не меньшее значение для человечества, чем, например, чистая питьевая вода. Чем больше мы поддерживаем уязвимость вредителей, паразитов и даже раковых клеток, тем выше становится степень нашего контроля над подобными видами. Конкретные способы работы с уязвимостью в каждом случае разные, но в конечном итоге нам всем выгодно подкреплять ее во всех формах{163}.

Третий шаг к жизни бок о бок с резистентностью сегодня представляется затруднительным, но завтра он станет проще. Чтобы сделать его, нужно научиться предсказывать, какими путями развивается резистентность. В ответ на те или иные биоциды организмы вырабатывают ее различными способами. Если снова и снова отматывать кассету эволюции назад, то каждый раз будет показан новый вариант резистентности. Но все же эволюция резистентности вполне предсказуема, хотя и по-разному. У некоторых видов можно предсказать скорость, с которой развивается устойчивость. Например, в мегачашке устойчивость к одному антибиотику приобреталась за 10 дней, а к другому – за 12. В других случаях можно предсказать больше эволюционных характеристик. Если, например, у некоторых бактериальных видов вырабатывается резистентность к определенному антибиотику, то каждый раз это происходит за счет одних и тех же мутаций, в одном и том же порядке, снова и снова – что-то вроде заученных шагов в танце эволюции. В подобных ситуациях перед нами открывается возможность предвосхищать эти шаги – и, соответственно, упреждать их. В итоге можно достаточно точно предсказывать и то, что резистентность будет развиваться, и как именно это будет происходить, а затем действовать с учетом этого прогноза. Подобное, впрочем, возможно не для всех видов и типов устойчивости; нам еще предстоит разобраться, для каких именно.

Четвертый и последний шаг к жизни с резистентностью подразумевает возвращение к решениям, предложенным природой. Байм не уставал повторять эту мысль в нашей беседе: он говорил, что лично его она «обнадеживает». Согласно моим наблюдениям, биологи, изучающие устойчивость, не слишком часто обращаются к слову «обнадеживать», а если и пользуются им, то исключительно саркастически. Но когда мы беседовали с Баймом, он говорил в прямом смысле. Надежду ему давали особые вирусы под названием «бактериофаги».

В целом наши биоциды подобны молотку. Антибиотики убивают бактерии почти без разбора. Пестициды убивают насекомых. Гербициды убивают растения. Фунгициды убивают грибы, а также представляют опасность для многих животных. Если у биоцидов и есть специализация, то она груба и приблизительна. Например, самые специфичные антибиотики убивают либо грамположительные, либо грамотрицательные виды бактерий. То есть специализации хватает лишь на то, чтобы из триллиона видов бактерий уничтожить полтриллиона. Это довольно глупый способ борьбы с угрожающими нам видами: его можно уподобить выкапыванию вокруг нашей цивилизации глубокого рва, не оснащенного мостом. Таким образом, в нашу крепость проникнут только те виды, которые смогут переплыть ров, забраться по стене и выжить под потоками кипящего масла. А вот когда они до нас доберутся, бежать нам будет некуда – ведь моста нет.

Более разумный подход – стратегически целиться в конкретных врагов. Но для этого их нужно знать. Как выразился Байм, многие распространенные паразиты до сих пор находятся «в запасниках естествознания». Некоторые из них даже имен пока не получили. И хотя более тщательная каталогизация наших недругов представляется не таким уж и сложным делом, мы ею пока не занимались – особенно за пределами самых богатых стран. Конечно, нам надо знать, кто наши враги; но столь же важно представлять себе и конкретного врага, атакующего конкретного пациента. Мы должны, взяв мазок, уметь определить, какие на нем присутствуют виды, штаммы и даже гены. Еще несколько лет назад такое было недостижимо. Но теперь это не только возможно – подобные вещи сделались намного проще и дешевле. Вскоре, по крайней мере в оснащенных больницах обеспеченных стран, определение полного гена того или иного паразита превратится в стандартную процедуру. Опознав паразита, против него можно будет применить не антибиотик широкого действия, а бактериофаг, соответствующий генетической и защитной специфике именно этого паразита. Конечно, такой метод станет доступным не в ближайший год, но, вполне возможно, через несколько лет. Здесь мы видим, как природное разнообразие (в данном случае бактериофагов) можно обратить себе на пользу.