С нами крестная сила

Но трубка уже частила гудками. Андрей сунул руку под подушку, достал часы. Было ровно семь утра. Семь утра?! Вспомнился вдруг чей-то рассказ, что будто бы тот приснившийся ему суд Пилата над Иисусом начался к ровно в семь утра. Это совпадение почему-то встревожило. И пока брился, он все думал о фильме, о книге Булгакова, о своем сне, который никак не забывался. И еще вспомнилось, что Пилат-то, по существу, пытался спасти Иисуса, придумывая то один довод, то другой, чтобы не утверждать решение Синедриона о казни, И жена-то его уговаривала. Дескать, видела сон, а сны перед пробуждением сбываются… "И у меня перед пробуждением", — подумал адруг Савельев. На минуту он застыл у зеркала, словно впервые увидев себя намыленным, и испугался своего вида. Подумалось, что в зеркале кто-то другой, бледный, пятнистый от какой-то копоти и будто от ожогов.

— Черт знает что! — выругался он, промаргиваясь, мотая головой.

Непонятно, по какой аналогии вспомнилось вдруг давнее дело, так и не раскрытое им. Еще зимой была обворована одна квартира. Чисто обворована ни взломанной двери, ни разбитых окон и вообще никаких следов. А унесли, как уверял хозяин, только старинное серебро — ложки, вилки, бокалы, супницу, — всего больше ста предметов. Ценность по нынешним временам неимоверная. Кто-то знал, что брать. Правда, хозяин — Клямкин — оказался потомком богатой до революции купеческой фамилии, и это, вероятно, было вору известно. Но серебряный сервиз, чудом уцелевший после всех реквизиций и конфискаций, наверняка прятался от чужих глаз, и, если о нем все-таки разузнали, значит… Вот тут и вышла закавыка. Хозяин клялся, что, кроме него одного, никто про сервиз не знал. Полгода следили за рынками и комиссионными магазинами, думали — всплывет серебро. А оно как в воду кануло, и у Савельева начало закрадываться сомнение: а не врет ли Клямкин, не перепутались ли у него в голове времена на старости лет?..

Снова затрещал телефон, тихо и хрипло затрещал, незнакомо, и это тоже отозвалось в душе смутной тревогой.

— Слушаю! — раздраженно сказал он в трубку, сердясь на самого себя: такого с ним еще не бывало, чтобы сонная одурь не проходила сразу, как вставал. На другом конце провода кто-то кхекал, откашливался.

— Это товарищ Савельев? Он узнал голос начальника отделения милиции майора Демина. Но это был вроде бы и не Демин. Тот никогда не выражался так вежливо.

— С кем я говорю?

— Вы меня не узнали?

— Теперь, кажется, узнал. Вам звонил дежурный?

— Звонил. Но вы же мне сами выходные дали. Догулять от отпуска.

— Отдыхайте. Это дело не горит.

Опять тенью прошла тревога. Чего это Демин вдруг на «вы» перешел? Никогда этого не бывало. И откладывать дела — не в его правилах.

— Когда это случилось? — спросил Савельев.

— Вчера вечером. Да, собственно, ничего и не случилось. Пострадавших нет.

— А дежурный говорит… под электричку.

— Да, собственно, так и было. Но они запнулись…

— Запнулись?

— Да, оба. Это их спасло. Они даже в милицию не хотели заявлять.

— А кто заявил?

Какое-то время трубка молчала. Андрей ждал, что Демин выругает его за неуместные расспросы по телефону и бросит трубку. Но тот только недовольно кхекал, что тоже было никак не похоже на строгого, не любящего рассусоливать начальника.

— Потом заявление написали. Да и женщина пришла. Говорит, что сама испугалась и тем напугала этих двух граждан. А потом опять испугалась за них, упала и сильно ушиблась.

— Запнулась? — машинально спросил Савельев, трогая пальцем засыхающую на подбородке мыльную пену.

— Как вы догадались? Андрей хотел сказать, что в этой белиберде кто-то явно крутит: мужики, которые не собирались жаловаться в милицию, а пожаловались, эта баба, запинающаяся за компанию с мужиками, или же сам Демин. Что-то было во всем этом странное до дикости.

— Аверьян Ильич, как вы себя чувствуете?

— Я? А что? Хорошо чувствую.

— Я сейчас приеду.

— Сегодня вы можете отдыхать.

— Я приеду, Аверьян Ильич. Отдохнем потом…