С Невского на Монпарнас. Русские художники за рубежом

Это было только началом… Она пережила в России страшных пять лет (до 1922 г., когда ей удалось выехать за границу «на лечение»). У нее осталось самое светлое воспоминание об этих годах: она впервые была тогда занята и «востребована», ей впервые пришлось искать крышу над головой и зарабатывать на хлеб (на пайку хлеба). Она работала секретаршей в большевистском Пролеткульте (хотя была уверена, что «большевизм, такой чуждый русскому народу, удержится лишь недолгий промежуток»), потом она трудилась на какой-то мелкой должности в театральном отделе и в «школе для гениальных детей». Она встречалась с замечательными людьми (вроде князя С. Волконского или Андрея Белого, которым тоже впервые пришлось отрабатывать свою пайку), бывала на совещаниях у возглавлявшей русские театральные дела сестры Троцкого мадам Каменевой, имевшей родовспомогальный опыт и даже акушерское образование. Пришлось бедной Маргарите и доходить в больничной тифозной палате («мы лежали на носилках в снегу перед величественным зданием в стиле барокко эпохи Павла I»), и голодать, и хоронить близких… Довелось ей также (все за ту же пайку и крышу над головой) рисовать по фоткам портрет самого товарища Ленина, о котором она знала не слишком много:

«Бруни, знавший его, описал мне его краски: свежий теплый тон его лица… абстрактный интеллект в сочетании с высокой энергией… чувства, середины ему не хватало… Он стремился осуществить абстрактный идеал. Террор тоже был для него абстракцией».

Что касается красного террора, то он, похоже, не сильно занимал художницу, все же слышавшую по ночам расстрельную пальбу. Безграмотные партячейки, мешавшие работать, и комиссар-террористка, собиравшая на нее кляузы, тоже не смущали душевный покой Маргариты. Зато ее до слез трогала солидарность собратьев-антропософов, помогших ей уцелеть. И главное — представилась возможность передавать уроки Учителя и его жены-актрисы на собраниях Антропософского общества.

Антропософское общество открылось в Москве 20 апреля 1913 г. в день заложения краеугольного камня дорнахского Гетеанума. К антропософии тянулись люди самые что ни есть «культурные» (Белый, Волошин, Вяч. Иванов…). Даже сам Бердяев… позднее, впрочем, изведав во «внутренней» лубянской тюрьме «эти страхи, соприродные душе», православный писатель Бердяев стал осторожнее относиться к тогдашней «моде на мистику» и в своем «Смысле творчества» уже упоминал о ней вполне иронично:

«В нашу эпоху есть не только подлинное возрождение мистики, но и фальшивая мода на мистику… мистика делается достоянием литературщины и легко сбивается на мистификацию. Быть немного мистиком ныне считается признаком утонченной культурности, как недавно еще считалось признаком отсталости и варварства».

Но эта ирония пришла позднее, а пока, в 1920-м… Объявившуюся в московском антропософском обществе после революции Маргариту Сабашникову приняли со всем почтением, которого заслуживала ученица самого доктора Штейнера. В бесценном альманахе Владимира Аллоя «Минувшее (вып. 6, 1992 г.) мне попались трогательные воспоминания антропософки М. Жемчужниковой о заседаниях Московского антропософского общества в начале 20-х г., и там, конечно, была упомянута Маргарита Сабашникова:.

«На рождественском собрании 1920 г. эвритмический кружок, руководимый Сабашниковой, показал 2 главу Евангелия Луки:

«В те дни вышло от кесаря Августа повеление…»

Начинающие эвритмистки знали только гласные звуки и выполняли их движениями рук. Так как согласных в каждом слове обычно больше, чем гласных, то для синхронного их исполнения требуется более быстрый темп. Кроме того, внутренняя жизнь читаемого текста выражается движениями ног, вычерчивающих на полу определенные формы. Это могла только сама Маргарита Васильевна…

Эвритмистки — все в белом — стояли полукругом. Впереди, в центре эллипса, образуемого полукругом эвритмисток и дополняющим их полукругом зрителей, стояла Маргарита Васильевна.

… то была уже не Маргарита Васильевна, знакомая нам личность! Высокая, тонкая, овеянная белым сиянием покрывала, развевающегося от ее движений, она превратилась в белое пламя!..»

Маргарита Васильевна посещала в ту пору и заседания вольной философской академии, и четверги Бердяева, и еще, и еще… «Вы не представляете себе, в какой духовной роскоши вы живете в Москве», — сказал Маргарите посетивший ее немецкий журналист Шеффер. Художница охотно с ним согласилась, но, почувствовав, что долго в такой роскоши не протянет. Попросила журналиста переправить для нее с Запада приглашение за границу «для лечения легких». Пришло приглашение из Голландии…

«Я все откладывала отъезд… — вспоминала позднее Сабашникова, — мне многое хотелось еще увидеть здесь в России и пережить».