С окраин империи. Хроники нового средневековья

Что касается Плотина и Боэция, похоже, они здорово путают Судьбу с Провидением. Но если принять за истину, что Судьба – это Провидение, не будет ли значить речь генерального прокурора, что нам, в нашем бедственном положении, ничего не остается, как препоручить себя Провидению? Сильно сказано для отца-капуцина, но слабовато – для генерального прокурора. С другой стороны (опять-таки, если придерживаться Аббаньяно), Гегель сводит Судьбу к механической необходимости, которая «слепа». Совсем плохо дело. Тот факт, что слепая необходимость тысячелетия назад назначила нам некое место, никак не помогает мне понять, как сделать, чтобы хранилище составов преступления в здании суда не разграблялось на каждый религиозный праздник. Но возможно, генеральный прокурор имел в виду понятие судьбы в современной философии, от Ницше до Хайдеггера. То бишь «необходимость космического становления как волю к утверждению», Amor fati[325], судьбу как подлинную историчность, как «выбор уже выбранного». Но ведь в данном случае выбраны как раз грабежи, похищения, убийства с отягчающими, теракты.

Как видите, что-то здесь не вытанцовывается. Только не надо мне говорить, что это нечестная игра и что нельзя апеллировать к философскому словарю, чтобы поставить в неловкое положение генерального прокурора. Это генеральному прокурору не к лицу прибегать к такому дискредитированному и чересчур вескому слову, как Судьба, вернувшемуся в современный обиход, если не ошибаюсь, благодаря учителю из Предаппио.

Но может быть, синьор Паулезу сказал это все просто так. Выразился в духе простого обывателя, рассуждающего о «власти судьбы». В добрый час! Тогда стоило выразиться яснее и выстроить свою речь в соответствии с более здоровым и традиционным итальянским узусом. Сказать, например: «Граждане! Слышу поступь безжалостных шагов! Да, месть, ужасная месть! О, мать, милосердная дева! Бежим, бежим, бежим, бежим!»

1976

Синтаксис презрения

Впозавчерашних газетах сообщали о досадном происшествии, случившимся с почтенным депутатом Донат-Каттином[326] на конгрессе Христианско-демократической партии, когда он, желая заявить, что не пойдет на исторический компромисс никогда и нипочем, выразился так, что аудитория поняла его с точностью наоборот, и это вызвало распрю воистину раблезианских масштабов. Что же там такое произошло? Речь члена парламента из Турина звучала буквально так: «Не существует, кроме как в заявлениях пропаганды определенного толка, такого положения, которое обрекло бы нас на роль консерваторов, если мы не пойдем на союз с ИКП[327]»; и конгресс, запутавшись в consecutio temporum[328], понял это так, что христианские демократы обречены на роль консерваторов, если не пойдут на союз с коммунистами. Одному Богу известно (это уместное здесь выражение), давал ли достопочтенный Донат-Каттин повод для подобного подозрения, но конгресс возмутился, и разверзлись небеса (а вот это в данном случае выражение неуместное, поскольку суть произошедшего как раз в том, что небеса предпочитают закрываться наглухо).

Попытаемся поглубже проанализировать этот показательный эпизод. Какой-нибудь неискушенный читатель может подумать, что конгресс христианских демократов – это, должно быть, место, где блистают риторикой. На самом же деле – и в этом состоит мой тезис – и конгресс, и, возможно, вся ХДП в целом страдают от ее недостатка. Конечно, следует сначала оговорить, что мы имеем в виду под словом «риторика».