С открытым лицом (ЛП)

В тот период жесткой конфронтации с внешним миром мы находились в ситуации тревожной изоляции и не хотели усугублять ситуацию, подставляя свой фланг под обвинения в заговоре с «диссидентами» с целью перетасовки карт. Поэтому мы написали своим товарищам в дирекции, сообщив, что получили сообщение Моруччи, и спросили их мнение по этому вопросу.

Вскоре мы получили резкий ответ: будьте очень осторожны, Моруччи и Фаранда вышли из организации и проводят политику раскола; мы не хотим больше иметь ничего общего с этими двумя и просим вас осудить их действия.

Мы посоветовались друг с другом и с некоторой неохотой, по крайней мере, с моей стороны, решили написать документ под названием «Лето — время комаров», в котором мы осудили Фаранду и Моруччи как «раскольников» нашей организации.

У меня осталось неприятное воспоминание об этом, не столько из-за особенно резкого текста, сколько из-за политического механизма, который он запустил. Мы написали этот документ — который даже отправили в ANSA[19] — по настоянию сторонних товарищей, но через некоторое время узнали, что они не были удовлетворены и им не понравился тон, который мы использовали, потому что на самом деле они все еще надеялись на посредничество с двумя диссидентами.

Короче говоря, сначала они попросили нас вмешаться, а потом раскритиковали это. Лично я почувствовал, что меня разыгрывают.

После операции «Моро» БР долгое время публично молчали. Только через несколько месяцев они распространили документ о «Весенней кампании», в котором, однако, почти ничего не говорилось о «признаниях» Моро. И все же, когда была обнаружена стенограмма допроса, которому Моретти подверг его, выяснилось, что лидер христианских демократов рассказал Красным бригадам вещи, представляющие определенный интерес: например, он точно описал секретную структуру «Гладио». 

Судя по тому, что я понял позже, общаясь в тюрьме с товарищами, проводившими акцию, причин, по которым эти материалы не были использованы, в основном две.

Первая фундаментальная причина заключается в том, что руководство недооценило то, что говорил Моро, возможно, даже не до конца понимая некоторые отрывки из того, что он говорил. Они посчитали, что, учитывая все обстоятельства, их пленник, с его печально известным запутанным и византийским языком, избежал игры в слова и недомолвки, предоставляя общие или уже известные указания, такие, которые не поддаются сенсационному политическому использованию перед неискушенной и очень большой аудиторией.