Сегодня мы знаем, что Уильямс был не первым, кто осуществил хирургическую операцию перикарда. В течение предшествовавшего десятилетия было проведено около трех операций, но широкой огласки они не получили, Уильямс о них наверняка ничего не слышал, и большинство пациентов умерло вскоре после хирургического вмешательства. Втыкая иглу в перикард в ходе, говоря его собственными словами, «первой успешной или неуспешной операции по зашиванию перикарда в задокументированной истории», Уильямс сделал больше, чем кто бы то ни было в деле развенчания мистической роли сердца и в продвижении мысли о том, что оно – машина, поддающаяся ремонту. Его достижение было тем значительнее потому, что это было достижение чернокожего хирурга в эпоху Джима Кроу. В 1894 году он переехал в город Вашингтон, где президент Кливленд Гровер назначил его главой хирургии в больнице Фридмана[23]
, где занимались лечением бывших рабов. Он позже вернулся обратно в Чикаго, где продолжил свою деятельность почтенного (и почетного) врача; умер он в 1931 году от осложнений после инсульта.Хотя Уильямс известен как первопроходец операций на открытом сердце, он на самом деле не резал сердце как таковое, а лишь зашил защищающий его перикард. Первый шов на сам миокард наложил немецкий хирург Людвиг Ренн. Восьмого сентября 1896 года, почти день в день тремя годами позже того, как Корниш вышел из больницы
Ренн родился в 1849 году в Германии, в городе Алленштайн, и, подобно Уильямсу, рано потерял отца, работавшего физиологом, и стал жить с родственниками. В отличие от Уильямса, он ухватился за возможность зашить рану в миокарде.
Он сделал четырнадцатисантиметровый разрез в промежутке между четвертым и пятым ребром Юстуса на уровне соска, разрезал пятое ребро и отогнул его, по-прежнему прикрепленное в грудине, наружу, таким образом открыв доступ к сердцу для проведения операции. Он обнаружил в правом желудочке сердца разрез около 2,5 см длиной, из которого во все стороны мощными толчками била кровь.
«Вид сердца, бьющегося в раскрытом мешке перикарда, был поистине завораживающим, – писал Ренн. – Я сдерживал кровотечение, зажав рану пальцем, но он постоянно соскальзывал с неистово колотящегося сердца». Он ввел палец в рану и зашил ее тремя стежками тонкой шелковой нити. «При каждом контакте с иглой сердце замирало, и это очень нервировало», – описал он свой опыт. Вскоре сердце «возобновляло свои судорожные сокращения». После наложения третьего шва пульс уже стал отчетливым. Ренн опустил ребро, вернул на место мягкие ткани и кожу, зашил и забинтовал грудь пациента.
В то время, когда практически не пользовались антисептиками, Жнец чаще всего навещал больных сначала с термометром и лишь затем – с косой. Через десять дней после операции температура у Юстуса подскочила до 40°. Операционный шов у него на груди истекал гноем. У него развился сепсис. Ренн вернул его в операционную, чтобы убрать накопившиеся продукты инфекции. К счастью, вскоре температура упала, и уже через неделю Юстуса выписали из больницы.
Двадцать второго апреля 1897 года, через шесть месяцев после операции, Ренн сделал доклад о проведенном им оперативном вмешательстве на встрече хирургов в Берлине. Он объявил, что «возможность восстановления миокарда более не подвергается сомнению». «Я надеюсь, что этот случай из моей практики не останется единичной диковинкой, а станет первым шагом дальнейшего изучения хирургии сердца, – сказал он, и добавил: – Это позволит спасти множество жизней, которые раньше были бы потеряны». Ренн написал подробный отчет о проведенной операции в журнале о хирургии. Он был крайне осторожен в своих высказываниях и писал в несколько извиняющемся тоне, потому что лишь десятилетием ранее великий Бильрот заявил, что «хирург, который попытается зашить рану в сердце, заслуживает того, чтобы потерять уважение своих коллег». Возможно, именно под гнетом исторически сложившегося мнения Ренн писал: «Я был вынужден провести операцию. У меня не было другого выхода, ведь лежащий передо мной пациент истекал кровью».