С открытым сердцем. Истории пациентов врача-кардиолога, перевернувшие его взгляд на главный орган человека

Несмотря на заявление журнала Time о том, что Гиббон «претворил мечту <о проведении операций на открытом сердце> в жизнь», он был болезненно-стеснительным и избегал журналистов. Он согласился позировать рядом со своим аппаратом лишь тогда, когда Баволек согласилась позировать вместе с ним. В конечном итоге он опубликовал единственный отчет о своей операции в малоизвестном журнале Minnesota Medicine.

Прооперировав Баволек, Гиббон еще четыре раза пытался провести операции со своим аппаратом, ни одна из которых не увенчалась успехом. Он разрабатывал свой аппарат с невероятным упорством и храбростью, но, когда под его скальпелем умерли четверо детей подряд, он пал духом. В отличие от Уолта Лиллехая, который никогда, даже сталкиваясь с гибелью пациентов во время операций, не забывал о конечной цели своего труда, Гиббон не мог заставить себя подвергать маленьких детей опасности, даже если это означало отказ от проекта всей его жизни. Он пришел к выводу, что его аппарат еще слишком недоработан, и призвал не использовать его в течение одного года. Он больше никогда не проводил операций на сердце. Доработку его аппарата взяли на себя университеты и частные компании. В 1973 году он умер от сердечного приступа, играя в теннис.

Сегодня аппараты сердечно-легочного кровообращения размером всего-то с небольшой холодильник. В больницах на полную ставку работают специалисты, отвечающие за управление ими. Разумеется, сейчас тоже случаются накладки – пластиковые и металлические компоненты повреждают клетки крови, и у пациента происходит апоплексический удар. У небольшого, но оттого не менее значительного процента пациентов в какой-то мере наблюдаются нарушения когнитивных функций, например, проблемы с памятью, дефицит внимания или трудности с речью. Это состояние прозвали насосной головой, и оно может сохраняться в течение многих лет после операции и во многих случаях наверняка необратимо. Причины возникновения такого осложнения неизвестны, но предполагается, что подобное может происходить из-за микроскопических сгустков крови или пузырьков воздуха, недостаточности мозгового кровообращения во время операции, попадания в мозг частичек жира из аорты или из-за воспаления мозга.

Несмотря на эти проблемы, аппарат сердечно-легочного кровообращения последние полвека является бесценным подспорьем в развитии кардиохирургии и спас бессчетное число жизней.

Операции на открытом сердце были апогеем американского медицинского мастерства, и изобретение Гиббона только ускорило прогресс в этой сфере. В 1955 году смертность в кардиохирургии достигала 50 %, в 1956-м она упала до 20 %, а еще годом позже, в 1957 году, и вовсе составила всего 10 %.

К концу 1950-х годов хирурги исправляли даже самые сложные врожденные пороки сердца. «Врач, сидящий у постели умирающего от внутрисердечной деформации ребенка, в 1952 году мог лишь молиться за его жизнь! – писал Лиллехай. – Сегодня, когда у нас есть аппарат сердечно-легочного кровообращения, исправление пороков <сердца> перешло в разряд рутинных операций». Сердце стало, говоря словами одного писателя, «целью хирургического штурма».

Возможно, история моей собственной семьи пошла бы по совсем иному пути, будь изобретение Гиббона закончено несколькими годами раньше. Оно позволило бы спасти моего деда, у которого наверняка была ишемическая болезнь сердца и который наверняка умер от тромбоза коронарных артерий. Впрочем, ему все равно пришлось бы дождаться 1960-х годов, когда доктор Майкл Рохман провел в Бронксе первую в истории успешную операцию по аортокоронарному шунтированию. В 1967 году Рене Фавалоро провел в кливлендской клинике первое аортокоронарное шунтирование, при котором для обхода коронарной обструкции использовались вены ноги, и эта технология успешно применяется по сей день. Сегодня на планете ежегодно проводят свыше миллиона кардиологических операций – по три тысячи операций в сутки – и используют для них аппарат сердечно-легочного кровообращения.

* * *

В числе этих операций была та операция на митральном клапане, которую мы проводили тем рождественским утром в Фарго. Через два часа после начала операции доктор Шах наконец-то вырезал инфицированный клапан ножницами. Я все время стоял рядом с ним, у меня устали и болели ноги, и я размышлял о том, когда операция подойдет к концу. Шах продел в текстильное колечко на тканевом искусственном клапане зеленые и желтые синтетические нитки Gore-Tex, такие же, как наполнитель в моей зимней куртке. Выглядело это кошмарно, как перепутанные стропы парашюта, но, когда он нанизал новый клапан на равномерно распределенные по окружности швы, нити распрямились и клапан встал на место как влитой.