С паном Беганеком по Эфиопии

— Все началось вскоре после победы под Адуа. Имя Менелика прогремело тогда на весь мир. Повсюду распространилась весть, что победитель намерен цивилизовать свою отсталую страну. К нам толпами съезжались различные «ференджи» — так в Эфиопии называют европейцев и вообще чужеземцев, иностранцев, — предлагавшие императору свои услуги и изобретения. Ко двору Менелика, в числе других, прибыли два инженера: швейцарец Ильг и его французский компаньон Шефно. Инженеры заявили о своем намерении построить железную дорогу между новой столицей и французским портом Джибути. У них уже был готов проект и имелся гарантированный капитал, обеспеченный группой крупных французских финансистов. Оставалось только получить у императора концессию. Строительство дороги для Ильга и Шефно, как и для их французских патронов, — это прежде всего выгодное помещение капитала. Эфиопии же эта железная дорога была крайне необходима. В нашей обширной стране единственными средствами передвижения в то время служили лошадь, мул, вол, осел и верблюд. Торговые караваны, направлявшиеся из Аддис-Абебы в Джибути, шли месяцами. В периоды дождей, когда большинство наших дорог превращается в труднопроходимые болота, связь между отдельными провинциями совершенно прерывается. Железная дорога должна была стать окном в мир, без нее немыслимо дальнейшее развитие страны.

Император Менелик прекрасно отдавал себе в этом отчет, однако с концессией не спешил. Он понимал, что благословенная дорога таит в себе серьезную опасность— воспользовавшись ею, в один прекрасный день в недоступную до тех пор Эфиопию могут вторгнуться войска европейских колонизаторов. Вот почему он решил предоставить концессию на строительство лишь тогда, когда обезопасил страну от возможности иностранного вторжения.

В этом месте Касса Амануэль прервал рассказ и улыбнулся своим мыслям:

— Мне вспомнился забавный анекдот, который в Эфиопии рассказывают в связи со строительством железной дороги. Прежде чем подписать концессию, Менелик решил подшутить над европейскими инженерами, относившимися к нему как к темному и дикому туземному царьку.

— А в чем выражалось такое отношение? — заинтересовался я.

— Ильг и Шефно считали, что проволочка с концессией — это результат страха суеверного дикаря перед всем новым. Чтобы поскорее добиться своего, они старались поразить негуса всевозможными плодами европейской цивилизации. Каждый день инженеры приносили во дворец новое «чудо»: электрическую лампочку, музыкальную шкатулку, граммофон. В конце переговоров они даже установили во дворце внутренний телефон.

Менелик же, чтобы досадить самонадеянным ференджам, делал вид, будто все эти диковинки не производят на него никакого впечатления. Он равнодушно взирал на горящую электрическую лампочку, скучая слушал музыкальную шкатулку и граммофон и даже к телефону отнесся как к самой обыкновенной вещи.

Наконец у инженеров лопнуло терпение, и они прямо задали императору вопрос: неужели его действительно не интересуют псе эти замечательные вещи, изобретенные европейцами? «Отчего же? — ответил Менелик. — Я вижу, что вы мастера на все руки. Но больше всего мне нравятся ботинки, которые у вас на ногах. Раз уж вы все умеете, сшейте мне к утру такие же. Я хочу их надеть в торжественный день подписания концессии».

И он приказал выдать ошеломленным инженерам кожу и весь сапожный инструмент, после чего дал знак, что аудиенция окончена.

— Вот так номер! — рассмеялся пан Беганек. — Ну и шутник ваш Менелик!

— Да, у императора было чувство юмора, — согласился Касса Амануэль. — Но Ильгу и Шефно его шутка вовсе не показалась забавной. Ведь от этого испытания зависело получение долгожданной концессии, а они не имели никакого представления о сапожном деле. Инженеры промучились всю ночь — распороли свои ботинки, чтобы сделать по ним лекало, искололи пальцы — ив конце концов сшили нечто такое, что лишь на большом расстоянии можно было принять за обувь. Когда наутро они вручили императору свое изделие, Менелик ничего не сказал, только насмешливо улыбнулся и кивнул головой. На следующий день была подписана концессия.

Трассу строительства император определил лично. Дорога должна была проходить через наиболее дикие и пустынные районы страны. «Я не допущу, чтобы железная дорога стала лестницей, которую враг мог бы приставить к моим горам, — сказал он протестовавшим инженерам. — Поэтому я выбираю самый трудный для врага путь».

Вот и вся история. Так началось строительство эфиопско-французской железнодорожной ветки Аддис-Абеба — Джибути.

Касса Амануэль закончил рассказ и глубоко вздохнул, подавляя зевоту. Было видно, что у него огромное желание устроить себе небольшой отдых и соснуть.