— Так что, если тебе интересно узнать, какое бурное детство и юношество было у Артема Стельмаха, читай.
— Зачем? — качаю головой, заставляя Артема посмотреть на меня.
— Разве тебе неинтересно? — выгибает бровь мужчина, — узнать, почему отец твой меня так яро ненавидит?
— Знаешь, Артем… — отхожу от него, выпутываясь из уютных объятий, покручивая в руках папку. Смотрю вот на эту черную картонку, за которой спрятан весь корень зла и проблем и так… все равно. Вот, правда: в голове полнейшая тишина и отсутствие мыслей, а в сердце ни грамма любопытства, только легкость и умиротворение. Я и так знаю его замечательно. Я болела и жила этим мужчиной всю сознательную жизнь. И знаю все, что мне надо. Именно мне. Ни отцу, ни матери, не кому бы то ни было, а мне. Знаю, как он умеет любить и злиться, каким он бывает только рядом с родными, и каким он бывает с врагами. Знаю и о некоторых его грешках, и о подругах, и много-много “и”. Но оно все настолько незначительно — пшик. Мелочь абсолютная и ерунда, когда любишь искренне и по-настоящему. Пусть он даже будет самым главным злодеем для всего мира, но для тебя он будет единственным и самым лучшим. И будет тем самым миром.
Так что это досье мне в корне неинтересно.
— Мне абсолютно неважно, какой ты был тогда.
Встречаюсь с растерянно-заинтересованным взглядом зеленых глаз. Взглядом, в котором причудливо пляшут отблески огня из камина. Взглядом, по которому я так скучала, и который мучил меня каждую ночь во снах.
— И не потому, что я не хочу узнать о тебе больше, — продолжаю с легкой улыбкой на губах, — а потому, что я знаю, что чего бы в этой папке ни было, ты другой.
Присаживаюсь у камина и, бросив последний взгляд на документы, решительно бросаю их в огонь. Языки пламени моментально подхватывают старые бумажки, забирая их в свои “горячие” объятия, уничтожая “прошлое”. Словно очищая моего любимого от всей той ерунды, что творилась когда-то.
— Зачем? — единственно, что говорит Артем, наблюдая за стремительно превращающимися в пепел документами.
— Затем, что я верю тебе, и я знаю тебя, — устраиваюсь на коленях мужчины и провожу пальчиками по чуть приоткрытым горячим губам, обжигаясь от его дыхания и тихонько закипая от его близости. — А еще потому, что я люблю тебя таким.
И не дав возможности ответить, накрываю его губы своими, изголодавшимися по его ласкам, губами.
Эпилог
— Лия!
Че-е-е-рт.
Входная дверь характерно хлопнула, впуская в дом… кого? Ну, как, кого…
Вздыхаю, понимая, что смотаться не успела. Будет любимый муж в этот Новый год без подарка, значит. Сам виноват! Нечего домой раньше времени заявляться.
Быстренько прячу ключи от машины в первый попавшийся под руку кухонный ящик, неосторожно гремя столовыми приборами, и делаю вид покорной невинности. С ним это прокатывает. Особенно, когда я такая: хитрая, улыбчивая лиса, постреливая своими невероятно голубыми, по словам мужа, глазками, грациозно вешаюсь на шею, только завидев его, выруливающего из-за угла. Тянусь к любимым горячим губам с жадным поцелуем. Ловлю тяжелый, мученический вздох и тихий смех.
— Не прокатывает! — шепчет Артем. — Но подкат засчитан.
— А раньше прокатывало, — дую губы, запуская пальчики в идеально уложенную шевелюру любимого.
— Раньше ты не была на шестом месяце. Куда ты собралась? — обнимает мою бесформенную талию Стельмах и хитро поглядывает, ухмыляясь. Все так же жутко соблазнительно и невероятно провокационно. Вот только третья беременность — это вам не шутки, кстати, опять неожиданная. Артем долго смеялся и причитал, что, похоже, нам придется вообще исключить секс из жизни, если к его пенсии не хотим нарожать свою футбольную команду.
— Никуда. Просто, думаю, дай выгоню свою девочку из гаража, а то стоит там, света дневного не видит, — бурчу себе под нос, — скучает, наверное, по мне…
— Врать ты тоже не умеешь, — щелкает по носу негодяй, — до сих пор. У нас Майя уже правдоподобней сказки сочиняет. Где, кстати, наши зеленоглазые бандитки?
— Полчаса назад разносили твой кабинет…
— Алия, — рычит на меня сквозь зубы. — Ну, я же просил…
— А я что поделаю?! Наделал вон своих маленьких, упертых копий. Сам и разбирайся!
— Пуся приехал, — выглядывает из кабинета Артема Майя.
— Папуся… — следом за ней высовывает свой курносый носик наша младшенькая “бандитка”.
Улыбка у муженьки от уха до уха, когда через всю огромную гостиную к нему в объятия, топоча ножками, летит Милли. Хохочет и усердно тянет ручонки. Наша маленькая кудрявая зеленоглазка. Малышка наша. За ней следом, поскакивая, идет Майя, чтобы обнять отца, по которому дочурки за день успевают ужасно соскучиться. Собственно, как и я. Вот думаю, тоже с визгом на руки заскочить, что ли?
Но мне снова остается только любоваться ими и вздыхать. Вот опять. Второй ребенок, и тот папин до мозга костей. Такая же черноволоса, как Майя и Артем, и такая же зеленоглазая. Я вообще где была в момент зачатия, непонятно.