С первого взгляда (Юмористические рассказы)

В жизни поработать пришлось. Трудился и по году на одном месте, и по двадцать лет. Но в памяти осталась работа, загадочная, как беспричинная тоска. Я только что получил заочное юридическое обра­зование, и должность кочегара стала меня тяготить. Я знал, что существует путь наверх. Жизнь, не обре­менив меня ни умом, ни опытом, обременила двумя дипломами — кочегара и правоведа. Если первый из них никак не действовал, то второй лишал меня не­которых прелестных человеческих качеств. Кажется, я утратил тогда простоту. Это уж потом, когда жизнь меня кое-чем обременила, я понял, что истинный путь наверх — внутри нас.

Но тогда мой приятель, вездесущий, как человече­ский дух, стал искать мне приличествующее место. И нашел. И предупредил, что такие места снятся лю­дям, как те самые голубые города без названия.

Это было тихое учреждение на тихой улице, и с тех пор тишину я считаю признаком вечности учреждений. Сейчас не помню названия, но в него входили первые слоги десяти слов. Меня взяли референтом с испыта­тельным сроком на месяц.

Какой-то начальник привел в кабинет и посадил за стол, на котором замерла в ожидании пачка чистой бумаги.

— Ну что ж, осматривайтесь.

В большом кабинете стояло только два стола. За другим сидел суровый пожилой человек, которого я даже мысленно стеснялся назвать коллегой. Он молча шелестел бумагами. Стояла тишина, как в барока­мере. Осматриваться было трудно, так как не на что было смотреть. Мешать соседу расспросами я не ре­шался.

Подошел обед. За полдня я испещрил шесть листов бумаги женскими силуэтами, ибо был молод. Испе­щрив седьмой, я пошел, придерживаясь мягкого ковра, и попал прямо к начальнику.

— Вы про меня не забыли?

— Мы ни про кого не забываем. Вы осматри­вайтесь.

Так прошел первый рабочий день. К моему удив­лению, второй прошел так же.

Вечером я позвонил вездесущему приятелю:

— Слушай, я ведь не кочегар, а сижу так.

— Голубчик, это же приличное учреждение, они же присматриваются. Забудь ты про свою вульгарную кочегарку.

На третий день я опять сходил к начальнику.

— Неужели осмотрелись? — удивился он.

— Осмотрелся, — убежденно ответил я.

— Ну, хорошо, идите на рабочее место.

И я просидел еще дней пять, вырисовывая женские ножки. Мне было стыдно перед коллегой, кото­рый не отрывался от бумаг.

— Скажите, — не вытерпел я, — почему мне не дают работу?

— Как не дают? Вы же ходите на службу? — строго спросил он и, посмотрев сурово-отеческим взглядом, добавил: — А вы настырный.

Я порозовел, ибо в кочегарке меня считали недо­тепой.

Однажды, когда я заканчивал женский бюст во весь лист бумаги, мой молчаливый коллега спросил:

— Вы, кажется, юрист?

На меня пахнуло радостным жаром. Я подбежал к столу, готовый взяться даже за ядерную физику.

— Гражданское право знаете? Какой там есть тер­мин из трех букв?

— Иск.

— Икс не вставляется.

— Не икс, а иск.

— Правильно, — впервые улыбнулся он. — Три дня из-за этого иска не могу кончить кроссворд.

Я пошел к начальнику, по ковру, в тишине.

— Сегодня уже двадцатый день, мне бы порабо­тать...

— Молодой человек, ну что вы ходите! Когда бу­дете нужны — вас призовут.

Я махнул рукой и остальные десять дней таскался по два раза в буфет, выучил наизусть стенгазету, по­знакомился с секретаршей и разрисовал ее профилем всю оставшуюся бумагу.

На тридцатый день начальник меня призвал.

— Вам нравится у нас? — подозрительно спро­сил он.

— Пытка бездельем, — признался я, ибо в то вре­мя еще не научился скрывать верные мысли.

— Ну, так вот, молодой человек. По образованию и деловым качествам вы нам подходите, но по харак­теру — нет. Уж больно вы суетливы. Идите в отдел кадров. До свидания.

Я вернулся в кочегарку, но испытательный срок не прошел даром. Я впервые понял, что дармовой хлеб мне в горло не пойдет.

А это — тоже путь наверх.

Запись на полях

«Ах, как кружится голова, как голова кружится!» Вчера не могла писать и вообще ничего не могла делать. Утром пришла домой и упала на кровать. Давно ли мы в классе спорили о счастье, а оно тоннами навалилось, и я даже пугаюсь — да правда ли все это? Мне ничего, ничего не надо. Не в этом ли счастье? Восемнадцать лет, симпатична, только что закончила школу, люблю и любима. Ах, Володька, он думает, что признался, а я уже два года знаю. Разве это скроешь... Он ко всему относится с юмором, даже к мате­матике, а со мной тишает, темные глаза под длинными женскими ресницами совсем чернеют, и он смотрит на меня, смотрит. Затем достает конфетку, очень дорогую и вкусную. Но я-то не сомневаюсь, что он и сердце бы достал.