С первого взгляда (СИ)

— Отвали! — огрызается Мот, пытаясь перетянуть меня к себе.

Но все тщетно. Дядя Вася стоит на земле, и его вес гораздо больше, чем у Матвея.

Лечу вниз. Заваливаюсь на грязно ругающегося сторожа и при этом больно ударяюсь локтем об асфальт. Но это все неважно. Важно то, что Матвей по-прежнему находится наверху. А я здесь, на земле.

Безжалостные руки дяди Васи сгребают меня в охапку и утягивают назад, обратно в здание детского дома. Сопротивляюсь как могу: кручусь, кусаюсь, лягаюсь, пытаюсь ударить его в живот.

Но для пятидесятилетнего коренастого мужика протест девочки-подростка все равно что гнев насекомого. Он не обращает внимания на мои потуги, упрямо уволакивая меня все дальше и дальше от почти сбывшейся мечты.

— Пусти ее! — неожиданно в поле моего зрения попадает Матвей.

Его лицо искажено злобой. Густые каштановые волосы непримиримо торчат в разные стороны, а взгляд полыхает огнем.

С грозным рыком он бросается прямо на дядю Васю и заряжает ему кулаком в челюсть. То ли от неожиданности, то ли от боли тот ослабляет стальную хватку, и, воспользовавшись моментом, я даю деру.

Мне почти удается добраться до ворот, когда слуха касается еще один запыхавшийся голос. На этот раз нашего физрука Антона Степановича.

Оборачиваюсь и с ужасом вижу, что двое мужчин скрутили бедного Мота. Он отбивается, брыкается, матерится, но все бесполезно: двое против одного — битва не на равных.

Я застываю в парализующей нерешительности, переводя взгляд, полный слез и отчаяния, с ворот на любимого мальчишку и обратно. Как же мне быть? Ведь бежать отсюда без него бессмысленно…

— Аня! — суровый оклик директрисы выводит меня из оцепенения.

Она торопливо семенит к нам по подъездной дорожке. Полы ее длинного серого плаща угрожающе развеваются на ветру, придавая ей сходство с летучей мышью.

— Сбежать надумали, глупые?! — приблизившись, она больно стискивает мое запястье. — Это просто верх безумия!

— Не трогайте! — очнувшись, я пытаюсь вырваться. — Пустите меня!

— Как ты не поймешь, дурочка, что впереди у тебя доброе и светлое будущее! — она настойчиво тянет меня за собой. — А таких мальчишек, как Горелов… Пф… Да их еще десятки будут! Сотни!

— Мне не нужны десятки и сотни! — реву я, пытаясь вырваться из ее захвата. — Мне только он нужен!

— Ах, превратности первой любви, — вздыхает она, а затем повышает голос и кричит куда-то во тьму. — Лева, заводи машину! Поехали!

— Что?! — ужасаюсь я. — Какую еще машину? Куда поехали?!

Свет вспыхнувших автомобильных фар прорезает ночь, будто нож масло, и невыносимо слепит глаза.

— Как куда? — усмехается директриса. — Навстречу прекрасному завтра! Твои новые родители тебя уже ждут.

— Нет! — взвизгиваю я, дергаясь с новой силой. — Отстаньте! Отпустите! Я никуда не поеду!

— Поедешь! — рявкает она. — Как миленькая поедешь! И не вздумай дурить!

Я наклоняюсь и кусаю директрису в пухлое плечо. Мне плевать, что это грубо. Во что бы то ни стало я должна остаться здесь, с Матвеем.

— Вот гадина! — вскрикивает директриса, заряжая мне звонкую пощечину. — Лева, иди-ка сюда! Помоги затащить девчонку в машину!

Перед нами возникает худощавый завхоз Лева и бесцеремонно хватает меня за вторую руку.

— Нет! Нет! Не трожь! — срывающимся голосом ору я.

Они буквально волочат меня коленями по асфальту, и с каждой новой секундой шанс на спасение становится все более призрачным и далеким…

— Анька! — душераздирающий вопль Матвея мучительным спазмом оседает где-то меж ребер.

Я оглядываюсь и тут же попадаю в омут родных карих глаз.

Господи… Как же сильно я его люблю!

Между нами метров двадцать, не больше. Но они ощущаются как непреодолимая бездонная пропасть. Как Марианская впадина, разделившая нашу жизнь на счастливое «до» и беспросветное «после».

Его намертво скрутили сторож с физруком, а меня держат Лева с директрисой. Как же нам быть? Как воспарить над жестоким материальным миром и соединиться душами, которые так отчаянно тянутся друг к другу?

— Нонна Игоревна, прошу, умоляю, не отправляйте ее туда! — вопит Матвей, захлебываясь кровью. — Я все, что угодно сделаю! Я на вас вовек бесплатно работать буду, только, пожалуйста, не отправляйте!

— Угомонись, Горелов! — директриса цокает языком. — Прямо Шекспировская драма, ей-богу!

Они заталкивают меня в машину. Лева садится за руль, Нонна Игоревна — рядом со мной. Опершись коленями в мягкую обивку сидения, я припадаю лицом к заднему стеклу и направляю мутный от слез взгляд в мглистую даль.

Матвей по-прежнему находится в силках, но уже не дерется и не сопротивляется. Просто стоит, свесив руки вдоль корпуса, и смотрит вслед медленно отъезжающей машине.

Меня душат горестные всхлипы.

Изо рта вырывается тоскливый вой.

Жизнь капля за каплей утекает из тела.

И последнее, что я запоминаю перед тем, как отключиться, — это мертвенно-бледное лицо любимого мальчишки, разлинованное блестящими влажными полосами…

Глава 1. Матвей

— Мот! А, Мот! — кричит Леха, спрыгивая с турника. — Ты мне сиги должен! Две пачки! Когда возвращать будешь?

— Как только, так сразу, — на ходу бросаю я.