С Петром в пути

   — А что? — ответствовал он. — Пусть знают. Это их повелителю напоминание, дабы был уступчивей.

Однако никакой уступчивости не было. За стол переговоров уселись только в ноябре, то есть спустя три месяца после прибытия. Украинцев предложил для обсуждения двенадцать статей, касавшихся главных противоречий в отношениях двух держав.

Первая — вечный мир либо долгое перемирие. Рейс-эфенди Мохаммед Рами, тот самый, который противостоял Возницыну в Карловицах, министр иностранный дел по-турецки, и великий драгоман Александр Маврокордато, его правая рука, откровенно объявили, что это — главная препона и что они с Возницыным на ней споткнулись.

Препирались долгих восемь месяцев! «Иная баба столь укоротно дитя носит», — сетовал Емельян Игнатьевич.

   — Да что вы упёрлись! — наступал он на Мохаммеда. — Вам вечный мир столь же выгоден, как и нам. Мир ведь, мир — не война!

   — Вы упёрлись, и мы упёрлись, — возражал Маврокордато. — В Карловицах другие державы пошли нам навстречу — вернули многие земли из завоёванного. Вы же ничем поступиться не хотите. Оставим пока Азов в стороне. Но Кизыкермен и приднепровские городки... Зачем они вам?

   — А затем, что казаки-поселяне, которые в них засели, дают отпор татарским набегам. Ордынцы — худшие из соседей. Они норовят пограбить, разорить да и ускакать, — возражал Украинцев. — Все эти крепости и крепостцы великий государь для того содержит, чтобы лихие люди, с чьей бы стороны ни были, укорот имели.

Месяц миновал, за ним второй, третий... Никакой подвижки не было и не виделось. Украинцев государю докладывает: так и так, дело не сдвинется, коли с нашей стороны уступки не будет.

Последовало разрешение: сдать Кизыкермен и некие городки.

   — Вот вам дача окромя той, которую я мехами, чаем да моржовой костью вас отдарил, и тем землям по указу великого государя быть отныне пусту, дабы никакой опасности оттоль никому не было.

   — Невелика дача, — ответствовали турки, — его султанское величество принимает её как начальную и ждёт иных, существенных. К тому ж государь ваш велит их разорять, запамятовав, что строены они от прежних султанов для обороны от казачьих набегов.

   — Прежде те казаки под поляком были, а ныне они государя нашего подданные, — возражал Украинцев.

Возникли ещё и новые недруги.

«От послов цесарского, веницейского, английского и голландского, — доносил Украинцев, — не видим мы себе никакой помощи, все они лицемеры и наветники... Поступают они (турки) весьма лукаво, с великим вымыслом и продолжением, и я от такого их продолжительного и лукавого поступка в беспрестанной пребываю печали и слезах... С послами цесарским, английским и веницейским по сие время я не видался, потому что Порта не допускает, и пересылку через дворян с ними имею, токмо помощи мне от них никакой нет, и не токмо помощи, и ведомостей никаких... а у них в Галате многие есть ведомости, потому что они живут там во всякой повольности, между себя и с турками беспрестанные имеют конверсации, а ко мне ничем не отзываются...»

Спустя пять с половиною месяцев турки наконец сдвинулись: согласились на перемирие на 30 лет, отступились и от требования дани крымскому хану... Но потом снова заартачились.

   — Вожжа под хвост, — объяснял таковую вздорность знатный серб Савва родом из Рагузы, которая ныне Дубровник, случившийся как раз в Константинополе и получивший согласие на вступление в русскую службу от самого царя. Савва был весьма сведущ в том, что происходило в посольских кругах и в Высокой Порте. Он владел несколькими языками, что облегчало ему сношения с персонами, да и сам из княжеского боснийского рода.

Его тянуло к Москве. И раз повидавшись с русским царём, он, что называется, прикипел к нему и выразил готовность исполнять любые его поручения.

Это был весьма полезный сотрудник. Турки относились к нему благожелательно, потому что он свободно говорил по-турецки, как природный турок. Пётр попросил его уладить торговые дела с венецианцами, и Владиславич то исполнил. Да ещё передал Возницыну предание венецианского дожа великому государю. Савва Владиславич, к которому потом пристало — Рагузинский. Хотя он более промышлял по торговой части и был более известен как купец, притом удачливый, что позволяло ему до получения жалованья от Москвы сводить концы с концами и не ущемлять себя ни в чём, обладал природными дипломатическими способностями. К тому же в обществе сильных мира сего он тоже чувствовал себя как рыба в воде и представлялся как граф иллирийский. Иллирия было европейское имя Рагузской республики, хотя древняя Иллирия была куда больше.

Савва в значительной мере знал подноготную турецких требований, а потому мог вовремя предостерегать Украинцева от поспешных шагов и заявлений.