С полемическим задором (СИ)

Отношение же самих Гарди и Гамсуна к Ницше и нацизму было чаще отрицательным. «За всю историю человечества не было страны, столь деморализованной одним писателем», - утверждал Гарди, имея в виду Германию после Ницше накануне прихода Гитлера к власти. Возвращаясь к исходным мыслям, можно подчеркнуть, что Гарди и Гамсун были слишком норманны, чтобы поддерживать мифотворческую истерию Ницше. Консерватизм, патриархальность, соблюдение традиций, закона (Lex und Ordnung), буржуазная добропорядочность, демонстрировавшаяся в те же годы Т. Манном и Г. Гессе, были вполне свойственны и им. В их романах нет никакого эпатажа и визга, короткого дыхания и большого ума, характерного для декадентов и людей с коротким веком; в них строго прослеживаются экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, эпилог. Поздние романы обоих прозаиков напоминают медленные водовороты Мальстрема, в которые читателя засасывает после многих циклических нисхождений. По той же схеме, точнее по тому же внутреннему распорядку, идущему от англо-саксонского и норманнского эпоса, в середине века создают свои произведения исландец Халлдор Лакснесс и житель Фарерских островов Вильям Хайнесен, драматург Генрик Ибсен и драматург Герхарт Гауптман.

Никто бы не поименовал означенных писателей большими умниками, но силачами, исполинами, здоровяками – непременно. Их привязанность к малой родине, даже если это просто груда каменистых неудобий посреди океана, как в случае с Хайнесеном, просто впечатляет: нам бы такой любви к отечеству и такой же ответной ласки. Особенно если учесть, что в скандинавских странах, в Соединенном королевстве Великобритании и Северной Ирландии никогда не считалось зазорным мигрировать и путешествовать: вспомним репортажные романы со всего света Г. Грина и Н. Льюиса, кочевья Дж. Г. Байрона, Р.Л. Стивенсона, Дж. Джойса, Р. Киплинга и многих-многих других: под лежачий камень вода не течет, а западная полиграфия не терпит простаивания.

Представление о героях Гамсуна как об одиночках, оторвавшихся от мира, закрепившееся в советском литературоведении, основано главным образом на ранних его произведениях: романах «Пан», «Голод», «Виктория», «Редактор Ланге», но этот импрессионизм, эта, если вспомнить Бунина, живопись ноздрями и ушами, вообще свойственна письму, в котором преобладает чувство. Дитя лесов, скал, фьордов еще живет на одних восклицаниях, на интенсивности эмоций. Кто не ночевал в лесу или на маломерном судне в открытом море, тому вообще трудно постичь подобное избыточное восприятие живой природы. Оба прозаика единодушны в сопротивлении торгашеской цивилизации, они оставляют за собой право умереть целиком, не размениваясь и вдали от обезумевшей толпы. Скитаясь со своими возчиками, плотниками, камнерезами по дорогам Уэссекса и горным тропам центральной Норвегии, они в своих почти безлюдных повествованиях живописуют даже более торжество природы, непросветленных потемок, заброшенных хижин, пещер, лесной, горной и водяной нечисти. Бытийное пространство разрежено, кристально чисто и холодно, как северное солнце, когда оно пронизывает смолистые сосны в утреннем лесу. Под таким освещением не может зародиться ариостовых пылкостей, плутней Фигаро или пряных арабских сказок. Когда холод превышает человеческие возможности, эскимос строит из снежных блоков тесный иглу и в нем пережидает лютую стужу.

Это не холодность, не вялость, не отсутствие воображения, как может показаться какому-нибудь Тартарену из Тарраскона, а образ жизни, соразмерный анабиозу. Любопытно, что у животных, впадающих в зимнюю спячку, ученые открыли (но, благодарение Богу, еще не синтезировали) особый hibernation induction trigger (возбудитель зимней спячки), позволяющий экономно расходовать ресурсы тела, когда пропитание все равно немыслимо. Тише едешь, дальше будешь. Впрочем, этот гормон-возбудитель выделен лишь в крови обитателей лесной и степной зон и лишь в зимний период; с приходом весны он бесследно исчезает. Самые же северные обитатели – олени, песцы, моржи, пингвины – лишены этой привилегии (сэкономить силы поспав), защищаясь подкожным жиром и теплой шубой.