С полемическим задором (СИ)

Прочитав стихотворение до конца, я почувствовал, что волосы на голове шевелятся. Что же выходит? После спектакля затолкают в могилу, обнадежив: «Ждите! Скоро придет Мессия, освободит». А ведь это лапша, насчет мессии-то и насчет хозяина. Ведь элементарная ложь: сгнием в чулане, добыча червей. А на милой родине-то будут хозяйничать веселые молодые скоты с круглыми затылками, абсолютно тупые и очень энергичные, и так будут плясать, что наши кости в гробах запрыгают. Вы что, думаете, они страдание понимают? Да они старательнейшим образом избегают всего, что связано со смертью, - все эти Анжелины Джоли, Терминаторы и гламурные Д.Б. - Демьяны Бедные, пардон: Дмитрии Быковы. Они же вместе со всем российским населением хотят одного: забыться, чтобы вместо правды были заигрывание и развлекуха. Мажор во что бы то ни стало, и даже когда о покойниках пишут – все равно чтоб мажорно звучало.

И тут я понял, что мой друг не Дмитрий Быков, а Алексей Апухтин, бедный толстяк в водянке, домосед, о котором теперь только литературоведы и вспоминают. (Почему-то представилось, что он толст почти как Генри Филдинг, которого, как известно, на корабль в порту погружали лебедкой). А ведь в одном этом стихотворении ума и глубокой философии больше, чем во всем Д.Б., а может, и Б.Г. (хотя старик Козлодоев у того хорош!). Кто его помнит, Апухтина? Кому он теперь нужен? Нет, понятно, что от соседей Апухтина по его месторасположению на свете осталось и того меньше: ни имен, ни фотографий, ни богатств, ни конюшен, ни псарен. И все-таки…

(Тут почему-то пришло на ум, что, например, Михаил Пришвин, в отличие от Апухтина, примерно представлял, когда вернется Хозяин. В одном из очерков 1910 года, посвященных смерти Л.Н.Толстого, один крестьянин, с которым Пришвин беседовал, сказал, что конец света настанет через 105 лет, когда весь мир будет о п у т а н с е т ь ю: так и сказано, «опутан сетью», и хотя в контексте явно подразумевается сеть железных дорог и телеграфных линий, но ведь через 105 лет стало ясно, что имеется в виду Интернет).

11

Я заложил странного и мрачного Апухтина бамбуковой зубочисткой и устремился к книжным полкам – искать еще друзей, которые поддержали бы меня в моем унынии. Я понимал теперь, что мои друзья не современники, - не Елена Устинова, которая за неделю перед тем отчитывала меня за наивность и настырность, и не ее коллега Капитолина Кокшенева, которая так и не высказалась по поводу статьи «Кортасар и новейшая болтология», хотя я приставал трижды; я понимал теперь, что я им до фонаря, всем этим редактрисам и редакторам. Мои друзья – те, кого так же обидели современники, соседи по местообитанию, богачи, чиновники и успешные дельцы.

Почему-то в глаза бросился сборник стихотворений Александра Блока с серебряной лирой на обложке. Я раскрыл его наугад и с удовлетворением (иначе и быть не могло!) прочитал:

Вновь богатый зол и рад,

Вновь унижен бедный.

(«Черт возьми! – подумал я. – Ведь он прав: вновь капитализм, вновь хозяйничают злые богачи, а бедняки опять унижены. Так это что же получается? Кругами ходим? «На высшем уровне пусть повторяется один и тот же вздор».).

С кровель каменных громад

Смотрит месяц бледный,

Насылает тишину,

Оттеняет крутизну

Каменных отвесов,

Черноту навесов…

(Он же петербуржец, камни кругом…)

Всё бы это было зря,

Если б не было царя,

Чтоб блюсти законы.

(«Так, так, уже оптимистичнее!» – обрадовался я за Блока: показалось, что он выруливает на правильный путь всесокрушающего оптимизма Терминатора и Ксении Собчак).

Только не ищи дворца,

Добродушного лица,

Золотой короны.

(«То есть, как? А где же выход?..)

Он – с далеких пустырей

В свете редких фонарей

Появляется.

Шея скручена платком,

Под дырявым козырьком

Улыбается.

(«Черт его дери, этого Блока! Получается, что Спаситель (Мессия, Хозяин) появляется с пустырей, а шея скручена платком, как у Андрея Вознесенского. Что же это за Царь такой? Небось, опять царь бедняков и пролетариата. Ну, а с другой стороны, ты что, богат? Тебе такой и нужен, из простолюдинов. Любой другой тебя просто не поймет).

Я в раздумье закрыл томик Блока: его апокалипсис показался мне нисколько не отраднее, чем у Апухтина. Я заложил страницу зубочисткой и решил: гадать можно до трех раз. Кого же еще раскрыть?

111

Малиновый Шандор Петефи хорошо выделялся среди переплетов. Раскрыл наугад и прочитал:

Любишь ты весну, а я –

Осень, сумрак, тени.

День весенний – жизнь твоя,

А моя – осенний.