С праздником! Валентинов день

Валентина Афанасьевна всегда ходила за молоком утром. Уже в любом магазине можно всегда купить молоко, а привычка осталась ещё со старых времён – когда надо было встать пораньше и тащиться на соседнюю остановку к бочке за молоком… И сегодня не было никаких причин, чтобы эту традицию нарушать. Правда, дул неприятный ветер, да и морозец был ощутимый, но это Валентину Афанасьевну только бодрило. Раньше – мороз, не мороз, надо было вставать и добывать молоко. Для детей, для мужа… Сейчас детки выросли, Петя с семьей на север перебрался, живёт хорошо, Маша… Маша тоже живёт своей семьёй, не с родителями… Но мужа-то надо кормить и поить… молоком, а то он себе быстро чего покрепче найдёт.

В почтовом ящике что-то белело.

– И когда это успели? – не понимала Валентина Афанасьевна. – Вчера с почтальоншей разговаривала, вроде ничего не было.

Она вытянула из ящика маленькую открыточку.

– Надо же, – качнула она головой и спрятала почтовую карточку в карман – без очков и не прочитает ведь…

Валентина Афанасьевна поплотнее закуталась в шаль и поспешила к заветному молоковозу.

Как и в старые времена, возле бочки толпился народ. В основном пенсионеры. Молодёжь-то теперь разве заставишь в очереди стоять. Хватают, что под руку попадётся, лишь бы побыстрее. Вот и её Маша… Вечно на бегу, а оглянуться да подумать, как жить, – на это времени-то и не хватает. Оттого и катится Машкина жизнь неведомо куда. Вот в первый раз не успела замуж выйти, а уж ребёнка родила. А жених-то и передумал жениться. Ох, сколько они с Николаем тогда волос-то седых нажили. А Машке вроде как и ничего! Только рукой махнула: «Это ещё большой вопрос – кто кого бросил! Да он нам с Миланкой и даром не нужен!» Миланкой. Вот же имечко внучке придумала… Сейчас вот Машка замуж выскочила. Второй раз. Вроде хороший мужчина. Иваном зовут. Иван да Марья прямо… Да вот только квартиры у него нет, а Машка не хочет снимать. Решили переезжать к Ивану на родину. Это где-то под Омском, в деревню. А Миланку здесь собираются оставить. Учиться девке надо, ну и, понятно, лучше в Москве, чем в деревне-то. И хочет Машка девочку к деду с бабкой прописать. А Николай на дыбы! Ещё, мол, не сдохли, а нас уже выселяют!

– Вы стоите, женщина? – прервала размышления Валентины Афанасьевны дама в норковом берете.

– Стою, не видно разве? – пробурчала Валентина Афанасьевна.

И опять полились нерадостные мысли.

Да не против Миланки Николай, чего ж она, не понимает, что ли! Он злится, что Машка дочку на мужика променяла. Дескать, у Миланки сроду отца не было, теперь ещё и мать удрала с хахалем. И чего это, мол, им здесь, с родителями, не живётся, квартира-то большая. А сам этого Ивана поедом ест. Нет, правильно Маша делает, уезжать им надо.

– Сколько вам? – недобро спросила молочница Валентину Афанасьевну.

– Так два литра. Бидон-то двухлитровый, неужель не видно?!

– Да кто вас знает, нальёшь, потом окажется, что литр нужен был.

– Был бы нужен литр, баночку б литровую принесла, – обиженно поджала губы Валентина Афанасьевна и поспешила рассчитаться.

Дома Николай неторопливо пролистывал газету.

– Молоко принесла? – не отрывался от прессы супруг. – Свари мне кашу. Рисовую. Чего-то давно не было.

Валентина Афанасьевна принялась раздеваться, рука скользнула в карман и нащупала твердый квадратик.

– На-ка вот, почитай, – сунула она мужу открытку. – Кто это нам прислал? В ящике нашла.

Николай Степанович неторопливо взял открытку, прочитал и выругался крепким словцом.

– Эк тебя разобрало, – удивилась жена.

– Ты глянь! Машка нас измором берёт! Открыточку прислала!

– С чего б ей открытками разбрасываться? – не поняла Валентина Афанасьевна.

– Ну так… с чего! Миланку хочет к нам сунуть! Ждёт, когда я разрешение дам! Так и пишет – жду!

– Да ну тебя, – не поверила женщина.

Она сходила в комнату, взяла очки и прочитала:

– Я поздравляю тебя… мой самый… дорогой человек на свете… Точно, Машка написала. Душевно-то как. Самый дорогой… Я помню тебя… я жду тебя… я люблю тебя… – она опустила открытку и уставилась в окно. – Вот, какая ж ты сволочь, Николай.

Николая Степановича подбросило.

– Приехали! Я теперь и сволочь! Я…

– Вот ты б подумал, старый леший, ну кто тебе ещё когда такую-то открытку напишет, а? Кому ж ты сдался-то, кроме как Машке да Пете? А ты!

– Что это – кому? – браво выпятил грудь старичок. – Как будто я башмак какой старый! Или пень трухлявый какой!

– Пень и есть. К тебе дочка с любовью, а ты… – Она встала, вздохнула и махнула рукой. – Иди-ка ты сам вари себе кашу.

И ушла в комнату, прикрыв двери.

На кухне Николай Степанович остался один. Да ещё открытка эта…

– Самый дорогой человек на свете… – ещё раз перечитал он. – Эх, Машка, Машка… Да разве ж мне квартиры этой жалко? Боязно, что уедешь ты черте куда, а помочь-то тебе и не сможем. Да и не узнаем, плохо ль тебе там, хорошо ль… Что ж за мужик-то у тебя такой.

Через час Валентина Афанасьевна зашла на кухню и не поняла, чем занят её муж. Тот сидел за столом и вычерчивал что-то ручкой на бумаге.

– Ты кашу-то есть будешь? – осторожно спросила она. – Сварить?