Гоша поднялся в больнице на второй этаж и нажал на кнопку перед железной дверью. В окошечко сбоку выглядывали по очереди глаза, и, когда медсестра открыла, Гошу обступили женщины — стали подмигивать, хихикать. Гоша растерялся, но тут увидел жену в больничном халате и поспешил к ней. У Любочки брызнули слезы на грудь Гоше, и он сквозь рубашку почувствовал, какие они горячие. Гоша стал гладить жену по вздрагивающим плечам, успокаивать и, когда она взглянула на него, спросил, вытирая платочком ей щеки:
— Что случилось?
Любочка заметила, как и у него изменилось лицо.
— А что с тобой? — пролепетала.
Гоша попробовал улыбнуться и поцеловал ее.
— Ты не рада мне?
— Почему же?
— Я рад, что ты рада, — сказал он с грустью, глядя в окно, где опять пошел снег. — Когда
— Зима? — переспросила Любочка. — В этом году очень длинная зима, и поэтому мне стали сниться страшные сны.
— Я понял, — сказал Гоша, — у сумасшедших сны наяву.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Любочка. — Когда растает снег, — заявила, — я выздоровлю. Хочется сбросить больничный халат и пройтись по улице в прозрачном платьице, чтобы мужчины оборачивались.
— Как тебя лечат? — спросил Гоша. — Таблетками?
— Мне от них, — пожаловалась Любочка, — втягивает внутрь лоб с хрустом.
Когда он уходил, опять из палат сбежались женщины, с серыми лицами после долгой затяжной зимы, и, заглядывая в лицо, улыбались, беззубые, страшные, — все больше старухи, и даже девушки, похожие на старух, и Гоша даже не помнил, как с Любочкой попрощался.
Выходя из больницы, Гоша услышал, будто мама позвала его и что-то сказала. Как раз он проходил через арку — звуки в ней были гулкие, и Гоша подумал: ему почудилось. Бредя дальше по улице, едва не столкнулся с Кизляковым, вышедшим из винно-водочного магазина. Тут мама в другой раз позвала Гошу, и он даже оглянулся. Он, конечно, не увидел ее, но голос услышал отчетливо. Мама сказала:
— А я не услышал, — изумился Кизляков.
— Ты не услышал, — пояснил ему Гоша, — потому что она не твоя мама, и если я услышал, а ты не услышал, это еще ничего не означает.
Он побежал к остановке и вдруг почувствовал, будто у него спичкой чиркнули в груди. Гоша понял, что и он заразился огненным шаром и спешить теперь некуда и незачем. Он вспомнил, как утречком в поезде мама сказала:
Рояль
1
На скамейке напротив сидела девушка — за букетом ее лица не видно. В вагоне сильнее, чем цветами, запахло рыбой — сразу за переездом рыбный магазин, дальше улица опускалась к реке.
— Ты любишь город? — спросила у Павлушки девушка с букетом.
— Когда жил в нем — не любил, — признался мальчик, — а сейчас полюбил.
— А где ты теперь живешь?
— Мама развелась с папой, и мы переехали к бабушке в деревню.
— Сейчас едешь к папе?
— Нет, папа женился — у его новой жены рыжая девочка, — сказал Павлушка, — и я не хочу видеть, как она играет на моем пианино.
— Почему же ты не забрал пианино в деревню?
— Я перестал на нем играть.
— Почему?
Мальчик не ответил. У вокзала поезд остановился. Пассажиры выбрались из вагона на перрон и разошлись кто куда. Павлушка побежал, свернул в переулок — навстречу стадо коров; за ними брели, спотыкаясь, пастухи. Они опохмелились и уже никуда не спешили. Мальчик опять побежал, вскоре остановился, чтобы отдышаться, но, разволновавшись, не мог отдышаться. Приоткрыл у Куркиных калитку и заглянул во двор. Как раз мама Ольки поливала из лейки цветы у крыльца.
— Олька спит, — сказала мама.
— А когда проснется?
— Она только что пришла.
Павлушка побрел дальше, зазвонили в церкви, а куда еще можно пойти в воскресенье утром — и он обрадовался.
Идти в церковь надо мимо отеческого дома — нельзя не зайти, но Павлушка боялся увидеть девочку, которая играет на его пианино. Сквозь тучи пробилось солнце и ударило в окна. Одно было распахнуто, и в нем от мух сетка. Раньше этой сеткой накрывали ящик с цыплятами. У Павлушки защемило сердце, он не выдержал и поднялся в дом. Когда папа увидел его, смахнул со щеки слезу и, не зная, куда деть глаза, уставился в сетку на окне. Впрочем, это не сетка, а кусок жести, в котором папа пробил гвоздем дырочек, чтобы цыплята в ящике не задохнулись. На солнце надвинулась туча, зашуршал по крыше дождь, и опять зазвонили в церкви.
— Как мама? — спросил папа.
Тут в сенях стукнула дверь, но прежде новой жены папы вбежала Жучка.