С птицей на голове

— В твоем возрасте я летал высоко, а теперь…

— Часто падаешь? — догадался я.

— Откуда ты знаешь? — прошептал Митя. — Ладно, как мама? — спохватился, а я не знаю, что ответить, и он тогда еще: — У тебя есть девочка?

Я кивнул.

— Ну и как?

— Разве ты не знаешь, что об этом не спрашивают? — заметил я.

— Почему?

— Не знаю, — пожал я плечами. — После того как узнала мама, я боюсь — все пройдет, — вздохнул. — Ты меня понимаешь?

— Не совсем, — пробормотал Митя, — но немножко понимаю.

— Немножко, — обрадовался я, — это очень много.

Рядом с магазином киоск, где продают мороженое. Митя шагнул к окошку в киоске.

— Если ты мне, — сказал я, — то я не хочу.

— Почему? — спросил старший брат. — Ты обиделся? Почему? Про какую девочку ты говорил? — продолжает. — Это ты про соседскую Машу?

— Ну да, — киваю.

— Она же старше тебя на десять лет…

— На восемь, — поправляю.

— И еще, — тут он совсем уж разошелся, — эта Маша в каждом классе сидела по два года, и ее исключили из школы!

— Ну да, — промямлил я. — Когда папе исполнилось сорок дней.

— Как быстро летит время! — ахнул, качает головой Митя. — Не валяй дурака — найди себе хорошую девочку…

— Мне сейчас не до этого, — говорю. — Я уже не маленький — и так надо мной все смеются, когда мама меня целует. Я так устал от ее поцелуев, что не знаю, куда уехать, а кроме как к тебе некуда.

Начинает темнеть, но мы идем дальше. Зажигается в окнах свет, а небо еще пылает. Надвигается туча, усиливается ветер. С каждым порывом громче смех. Птиц в небе сносит ветром. Смех все отчаянней! Митя оглядывается, и я оглядываюсь.

— Я тебя, — говорит Митя, — отведу к своей любимой женщине. А то, — начал объяснять, — если положить тебя в моей комнате, тогда мне придется спать с женой, а я не хочу с ней спать, понимаешь?

— Понимаю, — сказал я, когда на самом деле ничего не понимаю.

— И я тебя понимаю. — Он похлопал меня по плечу.

Туча затянула небо, стал накрапывать дождик. На улице с огородами, как в деревне, мигает единственный фонарь — остальные разбиты. Я вошел за Митей в дом, который сразу за фонарем. На кухне у газовой плиты суетилась женщина, и мне показалось, что я где-то видел ее. Я заметил, как она посмотрела на моего брата и еще раз глянула, и я увидел, как и он посмотрел на нее.

— Я думала, ты сегодня не придешь, — обрадовалась женщина.

— Аня, — брат начал вполголоса, затем перешел на шепот, объясняя ей, как я устал от маминых поцелуев; наконец он весело крикнул: — А где Натка?!

Появилась девчонка и тут же отвернулась.

— А ты чего стоишь? — толкнула меня Аня; накладывает на тарелки картошку, налила кислого молока в стаканы.

— А сама? — спросил у нее Митя.

— Я и так, — покраснела она, — растолстела.

— Не растолстела, а расцвела, — поправил ее брат.

Я посмотрел на Аню и увидел, что она действительно расцвела. Митя съел несколько картошек и собрался уходить. Аня взяла салфетку и вытерла у него с носа ободок от стакана с кислым молоком. Когда Митя ушел, я еще раз посмотрел, как она расцвела.

— Почему не слушаешься маму? — спросила Аня.

— И вы меня не понимаете, — загрустил я.

— Ну что ж, — начала она оправдываться, — я даже свою дочку не могу понять.

— Мама, перестань! — закричала Натка.

Назавтра я проснулся от страшного сна и вскочил, жмурясь от яркого в окне солнца. Мне приснилось, будто я на кладбище у папы — у него такие же цветы, как у мамы в саду распустились, а я прошел дальше и ставлю два надгробных памятника. Надписей на камнях нет, но я тут сердцем почувствовал, что один из них поставил самому себе; у меня все внутри онемело, а потом еще подумал — кому же второй памятник?..

Оделся и скорее на кухню. На газовой плите из чайника струя пара под потолок. Прежде чем подбежала Натка, я повернул краник на плите. В окне качаются голые деревья — на улице гуляет ветер. У соседей на огороде еще с осени стоит бурьян, высох и на ветру звенит — слышно через двойные рамы. За бурьяном кирпичный дом с трещиной в стене, и окно разбито.

— Кто там живет? — удивляюсь.

— Кто там живет? — переспросила Натка. — Папа мой там живет! Папа!

Я перешел к другому окну. Из этого видна в бурьяне стежка, а в заборе дырка.

— Извини, — пробормотал я, отходя и от этого окна.

— А чего ты извиняешься? — спросила Натка.

— Извини, — повторил я.

— Не знаешь, куда еще глянуть, — заметила она. — Посмотри лучше на меня.

Я опустил глаза, а у нее на джинсах дырочки.

— У тебя дырочки специально?

— Да, — кивнула она, — чтобы развивалось твое воображение. — И по-прежнему, не глядя, прошептала: — Увези меня отсюда, милый…

А я понимаю — она любому, каждому, вот так скажет: милый, — и мне стало страшно.

— Куда?

— Если бы я знала — куда! — Она засмеялась и наконец посмотрела на меня: — Какой ты еще зелененький!

У меня тут вырвалось:

— Хочешь, расскажу, как влюбился?

— Нет, наверное — не надо, — пробормотала она, и, когда только что было весело, вдруг стало ужасно грустно.