С риском для жизни.

Метрдотель вернулся и поставил передо мной тарелку с супом. Я, как это полагается, подождала, пока не подали суп всем остальным. Что замышлялось против меня? Я должна была делать вид, что не понимаю. Мой суп не имел никакого особого вкуса и вида. Тем не менее я спрашивала себя, почему барон отдал такое приказание метрдотелю.

Я пошутила с моим соседом относительно числа 13 и сказала ему, что во Франции множество людей не осталось бы за столом из-за суеверия.

— Разве вы боитесь смерти? — спросил он.

— О, нет, разве я в таком случае смогла бы быть летчицей?

Все взгляды были направлены на меня. По французскому обычаю, я похвалила суп. Все разговоры шли обо мне. Я должна была выслушивать ругань и оскорбления в адрес французов и англичан, но все же делала вид, что ничего не понимаю.

Ах, как страдала я в эти минуты, как хотелось мне их оскорбить, надавать им пощечин! А мне приходилось улыбаться, как будто бы все эти слова на немецком языке были любезностями. Мое положение усиливало их веселое настроение, они гримасничали и отпускали по-немецки шуточки и намеки по моему адресу.

Сердце мое сжималось, слезы жгли мои глаза. Я догадывалась, что разговор шел по особому плану, рассчитанному на то, чтобы заставить меня изменить себе в том случае, если я знаю немецкий язык. Малейший жест мог меня выдать.

Я начала сомневаться в успехе. Что смогу я узнать в этой среде, не доверявшей мне и применявшей в своем подозрении все, вплоть до садизма. Если бы капитан помог мне по крайней мере немного! Но он задержал первое письмо со сведениями, и, быть может, это и было причиной того, что мои сотрапезники играли такую недостойную комедию.

В середине обеда громадный немец с багровым лицом, сидевший рядом с баронессой, вывел меня внезапно из задумчивости. Глядя на меня своими маленькими круглыми глазками и с трудом скрывая злорадство, он спросил:

— Сколько времени еще пройдет, пока не проявятся первые симптомы?

— Не больше получаса,— ответил барон.

Я смотрела на них внешне совершенно спокойная, но в душе подавленная необходимостью лицемерить. Я не боялась смерти, но пребывание в этой среде для меня было ужасным.

— Если бы она понимала, вряд ли бы она была такой спокойной,— сказал толстый немец.

— Да, по-видимому, это первое испытание ничего не дало, но мы попробуем кое-что другое,— сказал барон своему соседу.

Мне же не было необходимости слышать эти слова, для того чтобы понять, что все это неуклюжее и смешное испытание — мистификация.

После обеда все немцы пришли в хорошее настроение, и некоторые из них стали со мной очень любезными.

Маленький веселый кружок вокруг меня не помешал мне улавливать то там, то тут обрывки интересных для меня фраз, значение которых придавало мне силы.

Я услыхала, что барон получил из Германии приказ начать бомбардировку французского побережья и что он дожидался прихода подводных лодок.

Молодой немец, заявивший, что он тоже летчик, и устроивший мне в этой области каверзный экзамен, из которого я вышла победительницей, по-видимому, собирался завладеть мной на весь вечер. Это пришлось не по вкусу барону. Он заявил мне, что нам предстоит весьма серьезный разговор. Мы прошли в его кабинет:

— Знаете, оказывается, за вами следил агент барона фон Калле,— сказал мне барон фон Крон.

— Немец... Но я ведь думала, что вы работаете для Германии.

Фон Калле был военным атташе германского посольства и тоже носил титул барона.

— Он мне завидует и не доверяет вам. Он взбешен, так как я его не информирую о своей работе.

— Вы должны были меня предупредить,— запротестовала я,— что ваши соотечественники могут меня погубить.

Морщинистый лоб барона омрачился.

— Хочет ли он сделать мне какие-либо предложения? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Во всяком случае, предупредите меня. Должна ли я его остерегаться? Были ли такие случаи раньше?

Чтобы увильнуть от этих вопросов, барон попытался вовлечь меня в какой-то пустяковый разговор, поддерживать который у меня не было желания. Меня беспокоило отношение французского 5-го отдела. Я была в одиночестве, беспомощна, в полной власти любой неожиданности. А теперь еще новая угроза здесь, на месте. Меня мучили сомнения в моей по-езности.

— Успокойтесь,— сказал он,— я найду выход. Самое простое решение — это не оставлять вас в Мадриде. Ваши постоянные поездки в Париж могут навлечь на вас подозрение. Я буду давать вам по 5000 песет в месяц, и вы будете жить около границы.

Такое предложение меня не устраивало, я должна была остаться в Мадриде.

— Куда же вы хотите, чтобы я поехала?

— Куда угодно.

— В Биарриц.

— Нет, только не в Биарриц.

— Почему?

— Биарриц находится у самого моря и может подвергнуться бомбардировке.

— Бомбардировке? Наши берега хорошо охраняются. А, кроме того, разве война в том заключается, чтобы бомбардировать при помощи подводных лодок город, расположенный так близко к границе?

Барон засмеялся.

— Это совсем не для того, чтобы уничтожить город, а для того, чтобы подействовать на моральное состояние французов,— заметил он.