С. С. С. Р. (связано, спаено, схвачено, расплачено)

В вопросе Супруги зазвучали особые, не сулящие ничего хорошего интонации. Федорин быстренько чмокнул жену в ухо и прошептал:

- Любимая женщина журналиста Федорина!

Любимая женщина томно замурлыкала:

- Да ладно тебе!… До вечера потерпи, пока я уберусь…

Но отступать с завоеванных позиций было не в его характере. Поэтому только через полчаса Супруга смогла посмотреть на мир более-менее осмысленным взглядом:

- Слушай, а что это за государственный переворот я устроила – ты не знаешь?

- Да ты вроде бы мою старую «безопаску» искала. Но вот зачем?

- А-а-а! Ну да! А затем, что я у тебя – женщина не только любимая, но и хозяйственная. Ты знаешь, сколько стоит сделать педикюр в салоне? Ужас сколько!

- А разве педикюр бритвой делают?

- Вот! То-то и оно! Приходит сегодня на работу одна моя сотрудница – ну, ты ее не знаешь – и почему-то хромает. Я спрашиваю: в чем дело? А она: понимаешь, моя невестка сделала себе педикюр безопасной бритвой. Натоптыши снимаются очень легко, но делать это надо очень осторожно, потому что чуть рука дрогнет – и сразу порежешься. Вот она довольно сильно порезалась. А я – это моя сотрудница говорит – решила, что я же буду осторожнее, вот попробовала, но все-таки порезалась.

- И что?

- Ха! Я себе подумала: обе они дуры, они же новенькими лезвиями пользовались. А я умная, я возьму твое старенькое, притупленное. И ничего не порежу.

- Ой, чует мое сердце, что будешь ты хромать так же, как и твои две дуры.

Супруга фыркнула и отвернулась. Через два часа она все же нашла старую безопасную бритву, причем, там, где бы ей ну никак не полагалось быть – в коробке с неизвестно для чего хранимыми пробками от шампанского. И на целый вечер заперлась в ванной.

Наутро она тоже хромала.

Она ворчала, охала, вскрикивала, неудачно ступив на раненную ногу. Но стоило Федорину заикнуться, дескать, я же тебе говорил, как произошел взрыв:

- Ты! Говорил! Ну конечно! Ты же у нас ясновидящий! Все знаешь наперед! Ванга в штанах! Не говорил бы под руку – я бы не порезалась!

После этого Федорин зарекся даже намекать о чем-либо подобном.

Но тут произошло несчастье в «промзоне». В момент, когда маньяк подстерегал, а затем убивал девочку, Федорин спал. Была у него такая привычка – когда чувствовал себя сильно уставшим, забирался в единственное в доме старенькое кресло, клал ноги на принесенный из кухни табурет и заставлял себя отключиться минут на тридцать-сорок. Поэтому, когда проснулся в холодном поту, решил, что все почувствованное им – всего лишь кошмарный сон. Еще посетовал на свою великую притворщицу-супругу, которая скоро своими перманентными женскими болячками доведет его до сексуальных шизов наяву – и снова задремал.

Наутро на работе узнал, что ЭТО был не сон, а очередное предупреждение. То самое, о котором он зарекся даже заикаться. Но одно дело обворованная Теща или даже сдвинувшийся от ревности сержант – взрослые, в конце концов, люди. А тут девочка-подросток.

Но с другой стороны – из своего опыта общения с матюганскими правоохранителями Федорин знал, что кабинет следователя – это последнее на земле место, где поверят в его паранормальные последствия удара кирпичом по макушке.

Но после похорон малолетней Зины Байковой решился – и отправился к Горохову.

По выражению лица своего бывшего одноклассника Федорин тотчас же понял, что если кого-то капитан и хотел бы сейчас увидеть, так это уж наверняка не его.

- Привет!

- Тем же концом, по тому же месту, Федорин. Если ты насчет доноса своей Тещи, так я уже сам о нем забыл. Задвинул, как и обещал, по месту проживания и там дело благополучно закрыли. А сейчас извини, как говорил Чапаев в старом анекдоте, не до грибов, Петька, не до грибов.

- Да я, Эдмундович, собственно, не по этому, как ты говоришь, делу. Я по другому. То есть – по этому же, но… тьфу! Запутался совершенно. Ну, в общем, если по правде, так моя Кошкодавова отчасти права. Воровать я у нее ничего не воровал и даже не наводил на кражу. А вот про то, что обворуют ее – знал. Точнее, не знал, а вроде как предвидел… ну… чувствовал как бы. Понимаешь?

Следователь Горохов поднял глаза на пожелтевший портрет первого председателя ВЧК, висевший на стене еще чуть ли не с 20-х годов прошлого столетия, выразительно пошевелил губами, тяжело вздохнул и, наконец, заговорил:

- Это что – запоздалая явка с повинной? Или очередная подлянка независимой прессы наивному менту? Значит так – либо колись, либо выметайся. Потому что мне и в самом деле не до грибов.

- Да какая там повинная, Горохов, если я сам не понимаю, что со мной происходит! Ну, вот послушай: я ж не знал, что Теща ко мне выбирается в гости, а почему-то побежал на вокзал. Потом эта история с сотрудницами.

- Какая история? – профессионально оживился Горохов.

- Да нет, не по твоей части, успокойся. Сцепились две дурехи – до инфаркта одной и переломанной ноги другой.

- А ты-то тут при чем? Из-за тебя, что ли, подрались?

- Ага, нашли Алена Делона… в общем – долго рассказывать. Тут не это главное.

- А что?