S-T-I-K-S. Окаянный

На всякий случай провёл ладонью по правому уху. Вроде оно на месте, но пальцы всё равно окрасились свежей кровью. Всё ясно — в ближайшее время на чей-нибудь концерт мне можно не ходить.

Из клубов дыма показалась плотная фигура Пончика, по-прежнему одетого в свой крайне неуместный деловой костюм. Внештатность ситуации выдавало лишь увеличившееся число охраняющих его бойцов каравана — целых четыре штуки.

Он что-то мне отрывисто сказал, но я лишь развёл здоровой рукой, указав на кровоточащие уши. Толстяк понятливо кивнул и потеряв ко мне интерес, склонился над поверженным противником, о котором прежде так высоко отзывался. Хотя в тот момент за свой рассудок я не мог поручиться со стопроцентной уверенностью, но мне показалось, что на его лице отчётливо промелькнула грусть.

Сделав знак рукой следовать за ним, долгожитель Стикса деловито засеменил дальше.

Поле боя представляло собой печальное зрелище. Большинство техники оказалось разбитой вдребезги, даже несокрушимые на первый взгляд танки превратились в пылающие пожарища. Пусть голова у меня сейчас особо не варит, но всё же — как нападающим это удалось?

За местностью ведь наверняка следили беспилотники, кто же наводил артиллерию?

Да и пулевых отметин везде хватало — похоже, скорее, на засаду, чем на собственно, бой. Рвануло везде и сразу, укрыться удалось лишь единицам, которых подавили плотным огнём. Наверное, меня приложило сильней, чем кажется — ничего не понимаю.

Пошатываясь, я кое-как добрёл вместе с Пончиком до вереницы бронетранспортёров, стоявших примерно там, где совсем недавно происходил обмен. У машины с его фирменным логотипом меня принял сам Север, занимавшийся ранеными вместе с тремя помощниками из стаба. Казаков здесь было мало, они явно опоздали к основному действу, подтянувшись позднее.

Меня бегло осмотрели, затем Север, задумчиво почесав в затылке, набросал в карманном блокноте короткую надпись.

«Обезболить не могу. Терпи»

Что ж, у химического блокиратора нашлась и обратная сторона. Ссадинами и дырками занялась тучная женщина в белом халате, а вот кусок застрявшей куртки вырезал из меня лично знахарь. Больно было так, что я чуть снова не ушёл в астрал, лишь бы это издевательство прекратилось.

Одно хорошо — пострадало только мясо, до кости ткань в меня не провалилась. После несчастную конечность намертво зафиксировали бандажом и усадили в ближайший транспорт до стаба, набитый такими же «легкоранеными».

Регенерация здесь здорово перетряхнула основы полевой медицины, сведя её к банальной хирургии. На старушке-Земле большую часть моих соседей транспортировали бы с максимальной осторожностью, и не факт, что доставили до места всех. А так без всякого трепета загрузили нас в обшитый металлом автобус, и повезли как детишек в летний лагерь.

От каждой кочки развороченное предплечье взрывалась такой болью, что голова и нога, которым тоже досталось, о себе даже не напоминали. Если бы не живец, выхлебанный без остатка, до стаба в сознании точно не дотянул.

Станица спешно приводила себя в порядок. Улицы всем миром очищали от мусора, дотушевали редкие пожары и вручную разбирали завалы. Нас высадили у широкого барака, где уже ждали медицинские работники, благо, что с носилками, а не с лопатами.

Самостоятельно выбраться наружу у меня не получилось — внезапно усилился тремор, да и чувствовал я себя, будто пробежал марафонскую дистанцию по минному полю. Санитары вытащили меня под руки и сдали странному субъекту, подозрительно напоминающего матёрого бомжа, который после тяжёлой пробудки спёр где-то медицинский халат, напялив его на себя.

Мужичок, выдыхая застарелым перегаром, намертво дезинфицировал воздух в радиусе добрых пары метров. Однако мне уже до такой степени стало наплевать, что к его шаманским манипуляциям я отнёсся с абсолютным безразличием.

Сначала он вообще ничего такого не делал — разве что оглаживал воздух вокруг меня ладонями. Видимого облегчения для меня это не принесло, но субъект не собирался сдаваться. Он, будто преодолевая невидимое сопротивление, медленно положил руки мне на голову и закрыл глаза. В первое время по-прежнему ничего не происходило, но затем я почувствовал, что боль, притупленная живцом, окончательно покидает тело.

Перестала дёргать нога, куда прилетел осколок, к царапинам будто лёд положили, а затем и рука пришла в относительную норму — я просто перестал её чувствовать.

Мужичок, довольный результатом, махнул спирта из гранённого стакана, услужливо поднесённого молодым пареньком, и пошёл реанимировать следующего кандидата в покойники. Мной же занялась медсестра с усталыми глазами, отодравшая пропитанные кровью повязки и сшившая края ран без всяких затей обычным стежком.

Венцом процедур оказалась странная желтоватая жидкость, пованивавшая уксусом. Я осушил ёмкость без вопросов и был отпущен восвояси. Жить вроде буду.

На пороге здешней коновальни меня встретил кто-то полузнакомый боец из караванщиков, усадил в джип и отвёз к казарме, где я и провёл в беспокойной полудрёме весь световой день, придя в себя уже на закате.