С тобой моя тревога

— А ты чего молчишь?! Ты же своя в доску! Скажи! Пойдешь со мной в ресторан?! «Лиловый негр вам подавал манто!»

Она оглянулась, полные губы скривились в брезгливой усмешке, крыльца чуть курносого носа трепетали.

— Заткнись! Тоже мне хахаль нашелся!

— Сама заткнись! — прикрикнул Цыган. — Не видишь, плохо человеку. Свежего воздуха нахлебался без привычки.

— Все равно пусть заткнется! Тебя как звать?

— Цыган…

— Дай ему по морде! Сразу перестанет пузыри пускать.

Мокруха рвал непослушными пальцами и не мог порвать ставший тугим ворот сорочки, а сам сползал с пружинного сиденья.

— Это что же у него, вроде кессонной болезни? — удивленно спросил Зайцев. — Как у водолазов, да?

— Чего? — переспросил Цыган и, хотя вряд ли слыхал об этой болезни, согласился: — Ага! Она самая…

— Останови машину! — закричал Стародумов и, когда автобус встал у обочины дороги, попросил Зайцева: — Воды, быстро!.. Ах ты незадача! — Он не знал, как и чем помочь Дурнову.

«Опять притворился», — понял Одинцов, уже видевший такой «фокус» старого вора в камере. Но раз Мокруха разыгрывает припадочного, значит, это ему нужно. А его долг — поддержать нового приятеля.

— Пусть полежит, — посоветовал Одинцов. — Нервный он до невозможности. А тут еще воздуха наглотался вольного.

Он, не вставая, наклонился над Мокрухой, с трудом просунул палец под воротник и рванул. Пуговицы отлетели, Одинцов ловко расстегнул остальные, обнажил грудь, покрытую редкими седыми волосами, через которые проступала синяя татуировка.

— Пусть полежит, — повторил Цыган. — Где вода?

С угла квартала, от будки с газированной водой, прибежал Розовый Зайчик со стаканом воды.

— Принес, вот, — сказал Петя.

— Плесни. На грудь, — посоветовал Цыган. — Где тут этот твой магазин без продавца? Курева добуду.

— Я провожу, — нерешительно предложил Петя.

— Не бойся! — Цыган подмигнул вороватым глазом, показал в улыбке золотой зуб, позвенел мелочью в кармане. — Я куплю.

Держась за поручень крепкой ладонью, легко спрыгнул на дорогу, пошел, мягко ступая с носков на пятки, в сторону магазина — руки в карманах брюк, подавшись корпусом вперед, напоминая хищного зверя, вышедшего за добычей.

Стародумов взял из рук Пети стакан и, поливая на ладонь, принялся брызгать на лицо, шею и грудь успокоившегося, но не пришедшего в сознание Дурнова.

Вот морщинистые с красными жилками веки дрогнули, Дурнов глубоко вздохнул и открыл глаза. Провел ладонью по мокрому лицу, будто снял остатки недуга. Держась за спинку сиденья, поднялся, сел. Произнес:

— Спектакль окончен. Публика может расходиться.

— Очухался, — заметила Лихова. — Что тебя проняло?

— Артист! — неодобрительно произнес Стародумов и выплеснул остатки воды за окно. — Отнеси стакан, Зайцев…

— Больной я, — вялым голосом сообщил Дурнов.

…Цыган вернулся вместе с Зайцевым. Карманы его топорщились. Из них он извлек с ужимками, как фокусник, пару пачек «Беломора» и одну передал Дурнову, шоколадку «Ванильный» бросил на колени Лиховой: «Жуй, подружка!» Из внутренних карманов вынул две четвертушки «Столичной».

— Украл, — прошептал с отчаянием Петя Зайцев и с ненавистью посмотрел в глаза улыбающегося Одинцова. — Сейчас же…

— Тихо! Тихо! Купил я, понимаешь?! — И, присев рядом с Петей, доверительно прошептал: — Ку-у-пил… Очень хороший магазин! Все кладешь в авоську металлическую и волочишься до выхода. А там кассирша, молоденькая такая, Лелей зовут, сказала, перекрутила все на кассе и — платите деньги! Все тип-топ!

— А откуда у вас деньги? — недоверчиво спросил Зайчик и пошевелил плечами под тяжелой рукой Цыгана.

— Не от сырости… Деньги — не плесень. Советская власть даром не кормит. Даже в тюрьме! Опять же если не работать — с тоски чокнуться можно. В камере-то! — И он растопырил перед Петиным лицом широкую ладонь. — Видишь?! Мне только трудовой стаж не шел. Ну, выпьем и трезвенькие поедем далее, а?

— «А эти руки, руки трудовые», — пропел тенорком оживившийся Дурнов. — Выпьем и поедем вливаться в здоровый коллектив.

— Стакан где-то был тут, — оглядел сиденья Одинцов.

— Отдал я его… Может, не надо… пить, а? — попросил Петя Зайцев. — Нехорошо получается как-то.

— Уж так и нехорошо? — ухмыльнулся Дурнов. — Не то оскверняет, что в уста входит, а то, что из уст… Дай-ка мне ее, голубушку, — протянул он руку к посудинке. — Я ее, милую, уже несколько лет не нюхал.

Но Петя Зайцев успел схватить бутылку раньше и решительно поставил ее под сиденье.

— Отдай! — завопил Дурнов и бросился к юноше.

Его занесенную руку перехватил и заломил за спину Стародумов.

— Помоги, Василий, — попросил он шофера.

Но вмешательства широкоплечего здоровяка не потребовалось.

Иван Одинцов сидел не шелохнувшись, и только губа со шрамом недобро кривилась да пальцы вцепились до посинения в металлическую дужку поручня. Ольга Лихова с интересом наблюдала за происходившим: глаза блестят, ноздри раздуваются, на смуглых щеках — румянец. В наступившей тишине прозвучал голос Василия:

— Зайчика не трожь. Так выхожу бортовкой — запасных частей не найдут, чтобы восстановить, как был. Точно! В моей машине пить не позволяется. Сухой закон!