— Ну, ты Дашка и колбаса! — Сказала самая рослая и худая из всех девчонок — ее звали Яна.
И все дружно расхохотались.
А я, не слыша их, бросилась за ширму — переодеваться.
Именно с того момента и начались беспощадные издевательства.
— Баржа, Жиртрестина, Сало, Плюшка, Дирижабль, Винни Пух! — Мерзкие словечки чередовались, сменяя друг друга.
Но обидное «Колбаса» прицепилась намертво. И за это я люто ненавидела эту Янку и ее впалые конопатые щеки.
2
— Больше не буду есть. Совсем. — Заявила, вернувшись домой и сев за стол.
Бабушка как раз раскладывала по тарелкам мясо с овощами. Пахло безумно вкусно, и мой рот моментально заполнился слюной. Самое время, чтобы сдаться, но воспоминания о том, как одноклассницы дружно смеялись над моим весом, все еще неприятно горчили на языке.
— Что случилось, булочка? — Ласково проговорила бабуля, откладывая ложку в сторону.
— И ты туда же! — Едва не разрыдалась я.
— Да что стряслось?!
— Они… они… — Склонилась над столом и спрятала лицо в ладонях. — Обзывают меня жирной!
— Кто?
— Девочки! — в отчаянии.
— А-а, вот в чем дело… — Вздохнула бабушка. — Ну, все очевидно. Они просто тебе завидуют.
— Бабуль… — Посмотрела на нее в упор. — Зачем ты мне врешь? — Шмыгнула носом и утерла слезу. — Ты же должна быть на моей стороне! Пытаешься успокоить, а надо признать: да, есть проблема. И не просто какая-то там, а настоящее проблемище!
— Ну… — Задумалась бабушка.
Она всегда была доброй. Не хотела меня огорчать. И мы обе прекрасно понимали, что всё зашло слишком далеко, и мое ожирение приобретает, так скажем, размах.
Я тоже хотела, как вредная Янка, носить джинсы в облипочку, крохотные топы, короткие сарафаны и не стесняться, что из-под них выпирают мои целлюлитные ляжки. Мне очень хотелось быть как все и больше не стыдиться, покупая трусы, на которые уходило больше ткани, чем на Янкины юбки.
Мне не хотелось краснеть, отправляясь в мужской отдел, чтобы выбрать футболку по размеру, не хотелось, чтобы брюки стирались между ног от ходьбы. Я мечтала носить шорты и платья в жару, мечтала полюбить солнечный свет вместо полутьмы, удачно скрывавшей мои недостатки. Мечтала, чтобы мне подходил любой яркий цвет, кроме черного, который был лучшим маскировочным цветом для моих складок и округлостей.
Я мечтала покупать одежду в ближайшем универмаге, как все нормальные люди, а не носить сшитое бабушкой на машинке одеяние, подобное тому, размера которого так и не нашлось в магазине.
— Они считают своим долгом убедить меня в том, что я хуже! Я для них человек второго сорта!
— Булоч… — Бабуля запнулась на полуслове. — Дашенька…
— Всё, больше не буду есть! Не хочу! — Отмахнулась.
— Но ведь совсем не есть нельзя. — Она присела на стул и погладила меня по запястью.
Я отдернула руку:
— Можно!
— Язву заработаешь. Нужно несколько раз в день, но понемногу. Давай хотя бы так?
Я вскочила, забрала у нее ложку, выловила из кастрюли маленький кусочек морковки, четвертинку картофелины, положила на свою тарелку и села обратно за стол. Совсем не есть у меня бы и так не получилось.
— Не слушала бы ты их, Дашуль. — Огорченно произнесла бабуля.
— Легко сказать! — Я сунула в рот морковку, прожевала и проглотила. — Мне стыдно ходить в школу. Они все на меня пялятся. Смеются! Я больше туда не пойду!
Проглотила картофелину, не жуя. Вскочила, налила стакан воды, выпила — так, кажется, учат в передачах про здоровье?
— Ну, и пусть смеются. Они глупые. Только не далекий человек смеется над чужими недостатками.
Есть захотелось еще только сильнее. А при взгляде на лежащий в кастрюле кусочек мяса у меня даже закружилась голова.
— Это все ты виновата! Ты! — Слезы покатились большими горячими горошинами по щекам. — Ты меня сделала такой! И твои блинчики, супы и пироги!
Бабушка поникла. Побледнела. В ее лице было столько растерянности, столько вины, удивления, но в тот момент я думала только о своей обиде. А еще о том, что ужасно хочу накинуться на рагу и стрескать его за обе щеки. Но не могу.
Топнув ногой, я убежала в свою комнату. Бросилась на кровать лицом вниз и разрыдалась. Почему я такая? За что мне это? Почему они все, как лебеди, а я… слон! Неуклюжая, огромная, неповоротливая. Жирная. Это слово горело на мне клеймом.
Разве можно быть собой, когда так выглядишь? Разве можно искренне улыбаться и надеяться на то, что когда-то будешь счастливой? Разве можно жить, осознавая, что внутри ты такая же, как они, — тростиночка. Просто эта внутренняя стройная и легкая Даша почему-то обросла горой жира, за которой ее настоящую никто и не видит.
И, конечно, я зря обидела бабушку. Может, в том, что я располнела, и была доля ее вины, но ведь она всегда хотела только как лучше. Хотела радовать меня, пыталась заменить мне маму, окружить заботой. А вместо благодарности я взяла и выплеснула на нее весь свой гнев.