Сколько гладиаторов погибло за 581 год непрерывной резни на аренах по всей Империи, подсчитать невозможно, но счет, безусловно, идет на десятки тысяч. Возможно, сотни. Важно помнить, что формально все они могут считаться сакральными жертвами.
Во-вторых, что греки, что римляне были лютыми врагами финикийцев, и писать что-то хорошее о противнике считалось непатриотичным и политически близоруким. Наоборот, анти-карфагенская пропаганда всемерно поощрялась и культивировалась, чем страшнее — тем лучше. Моряки рассказали о пяти человеческих жертвах? Мало! Пусть будет пятьдесят! А лучше пятьсот!
При этом у обитателей Эллады с этим вопросом тоже были существенные проблемы: для начала вспомним «Илиаду» Гомера, где заклание дюжины троянцев наравне с лошадьми и собаками при погребении Патрокла не считается чем-то из ряда вон выходящим и вызывающим слезоотделение у благородных дам:
Девять псов у царя, при столе его вскормленных, было;
Двух из них заколол и на сруб обезглавенных бросил;
Бросил туда ж и двенадцать троянских юношей славных,
Медью убив их: жестокие в сердце дела замышлял он.
Сюда же мы относим греческие жертвы Зевсу на горе Ликеон и Артемиде в Аркадии. Или, например, жертвоприношение перед битвой с персами при Саламине. Это уже вполне карфагенский период, 480 г. до н. э.
«Когда Фемистокл совершал жертвоприношение у триеры главного начальника, к нему привели трех пленников, очень красивых собою, роскошно одетых и украшенных золотом. Как говорили, это были дети царской сестры Сандаки и Артаикта. Когда их увидел прорицатель Эвфрантид, жертвы вспыхнули большим, ярким пламенем и в то же время справа кто-то чихнул, что также было добрым предзнаменованием. Тогда Эвфрантид подал руку Фемистоклу и велел ему обречь на жертву юношей и, помолившись, всех их заклать Дионису Оместу. <...> Все в один голос стали взывать к богу и, подведя пленников к алтарю, заставили, как приказал прорицатель, совершить жертвоприношение».
Местами у греков случались куда более предосудительные инциденты:
«Нахождение в тризне эллинистического некрополя Китея фрагментов черепа и челюсти ребенка в возрасте до одного года и фрагмента детской плечевой кости вполне может свидетельствовать о ритуальном каннибализме. Важно отметить, что тризна тяготела к святилищу, центром которого была жертвенная яма с большим количеством костей животных и обломков бытовой утвари, вокруг которой располагались безынвентарные погребения младенцев и детей в возрасте до 3-5 лет, что позволило исследователям поставить вопрос о возможности детских жертвоприношений в ходе ритуально-поминальных обрядовых действий»1
.Перенесемся из Греции в Рим. Тит Ливий повествует о событиях в Италии перед битвой при Каннах:
«.. .Квинта Фабия Пиктора послали в Дельфы спросить оракула, какими молитвами и жертвами умилостивить богов и когда придет конец таким бедствиям; пока что, повинуясь указаниям Книг, принесли необычные жертвы; между прочими галла и его соплеменницу, грека и гречанку закопали живыми на Бычьем Рынке, в месте, огороженном камнями; здесь и прежде уже свершались человеческие жертвоприношения, совершенно чуждые римским священнодействиям».
Любезный Ливий, так «чуждые» или «прежде свершались»? Выберите что-то одно, учитывая, что римляне пользовались указанием Сивиллиных книг — кажется, ничего более «римского» и не придумаешь! Заметим, что ровно то же самое пишут Плиний Старший и Павел Орозий. Орозий может быть и предвзят как раннехристианский автор, но вот Плиния в антиязыче-ской ангажированности никак не упрекнешь!
Оправдания греков и латинян звучат неубедительно: да, мол, у нас такое случалось, но только в исключительных, экстраординарных случаях. А так — ни-ни! Как можно?! Это при том, что примеров в античной литературе приведено множество, да и археологи едва не каждый год находят новые доказательства кровавых ритуалов.
Будем предельно откровенны: человеческие жертвоприношения в Древнем мире
Н. Винокуров. Практика человеческих жертвоприношений в античное и средневековое время. Монография, 2002.
Мы можем вас шокировать, но термин «дифирамб» (сиречь в современном понимании «торжественная песнь в возвышенном стиле»), восходящий у культу Диониса, в глубокой древности означал... ритуальное отчленение головы. Жертву, связанную с почитанием божеств хтонического круга и прежде всего Диониса. Сам Дионис по тем временам ничуть не походил на «облагороженного» ныне винопийцу-эпикурейца, на поверку оказываясь жутковатым и очень недобрым божеством.