С точки зрения Ганнибала. Пунические войны

Из ловушки, которую так хорошо расставил Ганнибал и в которую с такой охотой угодил Фламиний, удалось вырваться только авангарду римлян. Они прорвались сквозь строй иберов и ливийцев и добрались до близлежащих вершин.

Из 11 вновь мобилизованных легионов было безвозвратно утрачено не менее двух.

День уже занимался, туман начал рассеиваться. Перед побежденными расстилалась долина, вся усеянная телами. С холмов хорошо можно было оценить масштаб катастрофы, случившейся с римской армией.

Приблизительно шесть тысяч человек спасшихся римлян сумели сохранить порядок. В порядке был залог их выживаемости и успеха. Они выстроились и зашагали к соседней деревушке. Но там их уже ожидали — Магарбал[71] с копейщиками атаковали последних уцелевших римлян и захватили их в плен.

Здесь в ход пошло легендарное «пунийское вероломство». Тита Ливия оно немало возмущает. Магарбал, по его словам, обещал римским солдатам жизнь и свободу, если те сложат оружие и сдадутся, как цивилизованные люди. Вариантов, в общем, оставалось немного: либо послушаться Магарбала и довериться ему, либо сыграть в увлекательную игру «триста спартанцев» и пасть на месте. Солдаты сложили оружие.

Магарбал отконвоировал их в лагерь карфагенян, где они присоединились к прочим своим собратьям, захваченным ранее.

— А как же нам обещали?.. — начали спорить пленные.

Ганнибал им ответил, что у Магарбала не было никаких прав давать им опрометчивые обещания. Мало ли что сказал начальник конницы! У него вообще нет таких полномочий. Прежде чем сдаваться, надо соображать, кому сдаешься и на каких условиях.

Поэтому никаких исключений для героического римского авангарда Ганнибал делать не стал. Он разделил всех новых пленников по старому принципу: римляне налево, римские союзники — направо. Римских граждан отправили под надзор карфагенских отрядов, где им, надо полагать, приходилось несладко. Тех же, у кого не имелось полноценного римского гражданства, Ганнибал отпустил без выкупа[72].

И снова он сказал им на прощание: передайте всем — карфагеняне, мол, явились в Италию не для того, чтобы сражаться здесь с коренным населением, мы выступаем только против самого Рима и римских граждан, ради того, чтобы всей Италии вернуть утраченную ею свободу.

Затем карфагенский полководец, как вполне цивилизованный человек, приказал похоронить павших и отдать посмертные почести военачальникам. У пунийцев и их союзников потери были, в общем сравнении, несущественные, причем тяжелее всех опять пришлось галлам.

С честью были похоронены не только свои командиры, но и римские. Однако тело Фламиния так и не было найдено.

Ганнибал, как и подобает сыну аккуратного купеческого народа, всегда тщательно прибирал за собой рабочее место. Он не бросал тела и тем более не оставлял вооружение, сколько-нибудь пригодное для употребления[73]. Всеми историками отмечалось, что ливийцы сражались преимущественно трофейным римским оружием, вплоть до того, что под стены Рима они пришли не со своими круглыми маленькими щитами, а с большими прямоугольными римскими. Надо полагать, осматривалось каждое тело погибшего.

Однако Фламиния — которого искали нарочно, — так и не обнаружили в этой горе трупов. Возможно, его успели раздеть раньше, чем на поле пришли люди Ганнибала. Не исключено также, что тело не было идентифицировано по очень простой причине: если римского военачальника действительно убил кто-то из галлов, то он, скорее всего, отрубил ему голову. Без головы и консульских знаков различия опознать некий безымянный труп в куче ему подобных было, естественно, невозможно.

Сервилий поспешно отправил из Аримина четыре тысячи всадников на помощь Фламинию. Всадники эти опоздали — Фламиний хотел все лавры исключительно себе и в результате «все лавры» и получил. Но попутно прихватил с собой в безымянную могилу — так уж получилось, — и запоздавшую подмогу.

Галльский воин с головой Фламиния. Жозеф-Ноэль Сильвестр, 1882 г.

Ганнибал знал о том, что со стороны Аримина на него движется вражеская кавалерия, и, разгромив на Тразименском озере Фламиния, отправил отряд Магарбала на перехват.

Еще четырех тысяч солдат не досчиталась теперь римская армия.

Спустя тысячелетия лорд Байрон («Путешествия Чайльд-Гарольда») посвятил этому разгрому проникновенные строки:

Где зыблется в теснине Тразимена,

Где для мечты — ее желанный дом.

Здесь победила хитрость Карфагена,

И, слишком рано гордый торжеством,

Увидел Рим орлов своих разгром,

Не угадав засаду Ганнибала,

И, как поток, в ущелье роковом

Кровь римская лилась и клокотала,

И, рухнув, точно лес от буревала,

Горой лежали мертвые тела, —

Храбрейшим, лучшим не было спасенья,

И жажда крови так сильна была,

Что, видя смерть, в безумстве исступленья

Никто не замечал землетрясенья,

Хотя бы вдруг разверзшийся провал,

Усугубляя ужас истребленья,

Коней, слонов и воинов глотал.

Так ненависть слепа, и целый мир ей мал.

Земля была под ними как челнок,

Их уносивший в вечность, без кормила,

И руль держать никто из них не мог,

Затем что в них бушующая сила

Самой Природы голос подавила —

Тот страх, который гонит вдаль стада,